Охотник на вдохновение

Марина ПАНФИЛОВА
Андрей ЛЫЖЕНКОВ

Коллеги между собой зовут художника Владимира Голубова «отшельником», потому что по нескольку месяцев в году он живет на Севере – в деревне
Архангельской области. Именно там создаются неповторимые пейзажи, натюрморты, которые так восхищают поклонников.

– Его работы – это объяснение в любви к той малой родине, что живет в сердце каждого человека. Живая природа предстает в серьезном образном решении, а легкая грусть, с которой все выписано на полотнах Голубова, свойственна каждому русскому человеку, – так прокомментировал председатель Тульского отделения Союза художников РФ Евгений Жидков картины мастера, представленные в галерее «Ясная Поляна», где открылась экспозиция «Охота пуще неволи».
– Эта тема проходит через творчество многих наших писателей, живописцев, вспомним Толстого, Чехова, Тургенева, Серова, Пряничникова. Даже Тропинин охотился – на снегирей: у него есть натюрморт с битыми птицами, выполненный в красных оттенках, представляете? Вот и мы со скульптором Александром Черенковым не стали исключением, когда формировали идею этой выставки, – пояснил Владимир Голубов. – Александр Юрьевич представил свои анималистические работы, я – около тридцати полотен.
– Дичь на натюрмортах – ваша добыча?
– Да, конечно: и дичь, и лесные ягоды и грибы в туесках – все принесено мной из леса. Охота – это не просто добывание пропитания, это еще и искусство, сопровождающее человечество через всю его историю… Так получилось, что Север вошел в мою жизнь много лет назад. Еще студентами Суриковского института мы ездили по Золотому кольцу вплоть до Вологды, бывали в Пскове. А однажды попали на консервацию старинных зданий-памятников в районе Кенозера, где теперь организован заповедник, и я просто влюбился в те места. Мы перекрывали крыши старых часовенок, которых там множество, спасая их от разрушения, в свободное время бродили с этюдниками по окрестностям. Очень красиво, когда плывешь по озеру на пароходе, а берега – белые: так обильно цветут кувшинки… Зацепила эта первозданность, я прирос душой к северному краю, со временем построил в полузаброшенной деревушке дом-мастерскую, куда приезжаю каждый год на несколько месяцев. Его видно на двух полотнах, а рядом – берег, который каждый год заливает водой по весне.
– Что значит – полузаброшенной?
– Туда на лето приезжает старушка соседка, которой лет за 80, с семейством. А зимой тихо, пустынно, мимо дома не только зайцы, но и волки пробегают – эти хищники съели двух моих собак, утащили в лес… До ближайшего населенного пункта – пять километров. Если идти пешком, то больше часа. Но когда озеро замерзает, становлюсь на коньки и – за 20 минут долетаю в магазин за хлебом. Потом выпадает снег, и я хожу туда на лыжах. Но вообще-то это опасно: в некоторых местах лед тонкий, его чувствовать надо, у меня раз собака утонула. Так что, пока зимняя дорога не сформируется, случается жить на сухарях и на рыбе. Бывает, что и больше месяца не получается выйти за пределы деревни.
– А волков не боитесь? Художник с этюдником – такая добыча!
– Ну у меня есть ружье, ведь я – заядлый охотник, со стажем. И на эту выставку подобрал работы, так или иначе связанные с зимой, охотой. Натюрморты с битой птицей разбавил пейзажами, среди которых несколько «горизонталей», на них лучше видны бескрайние просторы. Натюрморты с головами лосей и кабанов, добытых на охоте, мне выставлять запретили, поскольку в галерею будут приводить детей, не стоит их расстраивать.
– Что значит для вас охота?
– Прежде всего это путешествие по интересным местам, общение с природой, когда открытия на каждом шагу. Иной раз неделю ходишь – и впустую, но зато сколько зарисовок приносишь. Когда получил лицензию на лося, то за два месяца отходил больше 500 километров – потом специально подсчитал и удивился, что столько отмахал: сначала пешком, потом на лыжах. Кстати, сохатого тогда так и не убил, но зато множество красивых мест повидал. После таких вылазок и приходит вдохновение, становишься к мольберту. И получается, что ты все-таки пришел с «добычей», но другого плана.
– У вас свое видение русской зимы. Не «мороз и солнце», а заснеженные просторы, на которых – кустики пожухшей травы, остовы деревьев и огромное свинцовое небо…
– Что поделать, если чаще зимой дни бывают хмурыми? Помню, написал пейзаж, запечатлев единственный за три месяца солнечный день, остальные прошли в сером цвете.
– Вы пишете с натуры?
– Только с натуры, при любой погоде. Мой температурный «рекорд» – минус тридцать. Когда работаешь, руки голые – чтобы лучше чувствовать кисть, в варежках это невозможно. И вот минут семь-десять пишешь, потом бежишь в избу, отогреваешь палитру, греешься сам и снова – на улицу. А подождать нет сил: если чувствуешь, что этюд «пошел», его хочется закончить тут же.
– То, что стояла морозная погода, как-то сказалось на изображении?
– Кто понимает в живописи, отличит сразу. И не только по тому, какого оттенка небо, снег, но и как ложится краска. Ведь порой и кисточки во рту держишь, чтобы не обледенели, а потом тычешь ими в холст. И при сильном морозе изображение проявляется совсем
по-другому. Но не только на Севере, а случалось, что я и на Тульской земле на холоде работал.
– Владимир Павлович, вы родились в поселке Косая Гора. И на ваших пейзажах зачастую Тула предстает словно город, которого нет…
– Люблю старые здания, храмы, там такая интересная архитектура, к тому же – веяние времени. И кстати, Тула мне больше нравится зимняя. Но сейчас ее трудно писать: так много рекламы везде, ею просто все забито. И не видно домов, построенных в прошлом веке, все улицы похожи на лоскутные одеяла: там – плакат, здесь – растяжка. Не представляю, чтобы на Колизее в Риме или на дворцах в Праге могли бы баннеры развесить, призывающие потреблять нечто сиюминутное. А наш город старинный, своеобразный, со своим неповторимым обликом, который портят эти… наслоения. Из-за них купеческие дома не просматриваются. Одна отрада: идешь вниз по проспекту Ленина – и колокольня вырастает как главный ориентир.
– И вы бережно сохраняете Тулу на своих полотнах...
– И не только дома, но и деревья: на углу Советской и Менделеевской росли огромные тополя, которые вырубили – как смахнули, построили офисные здания. А на моих этюдах они живы
по-прежнему. Уходит старый город, его словно истребляют некие браконьеры, а мне его жаль, вот и стараюсь сберечь…