Аура счастья

«Бенефис, бенефис, бенефис – это отзвук театра былого, словно с пыльных и старых кулис мы стряхнули забытое слово…» И в самом деле сегодня это нарядное, праздничное определение все чаще подменяют официальным – «творческий вечер». Но когда на сцене ТАТД чествуют заслуженную артистку России Елену Попенко, актрису, чья жизнь, любовь, страдание, радость – театр, то лишь бенефисом могут быть названы торжества.

– Елена Павловна, вы производите впечатление счастливого человека. А в чем секрет счастья?
– В гармонии – с собой, с окружающим миром. В умении всегда быть нужной, а значит – отвечать за других. Я сейчас перечитываю Антуана де Сент-Экзюпери, и так он мне созвучен, когда на вопрос, что же такое человек, отвечает: «Тот, кто ответствен – за все: за любимых, за семью, за дом, за свой город, Отчизну, за планету…» Я принимаю это определение полностью. А насчет счастья… Думаю, что мне просто очень повезло, меня всю жизнь любили – родители, педагоги, муж, коллеги, – мне везло на встречи с хорошими, интересными людьми, на роли. И даже когда я после бенефисного спектакля оказалась в гипсе, врач «скорой» констатировал: «Надо же, как вы удачно упали!»
– А с чего началось ваше увлечение профессией?
– С географии: мой дом находился напротив театра, и я туда начала ходить с шести лет, все билетерши знали меня по двум бантам на голове и – пропускали. Помню свое первое потрясение: я смотрела музыкальный спектакль и всей душой желала быть там – на сцене, среди актеров, декораций. Потом для друзей во дворе я устраивала собственные спектакли, от кого-то услышала, что актриса должна хорошо двигаться, и записалась в балетный кружок при Доме пионеров, прозанималась там три года… Кстати, насчет географии: у нас в школе этот предмет преподавала чувашечка – маленькая, сутуленькая, и реснички у нее росли вниз. В то время специализированных географических классов не было, и под мышкой она всегда носила кучу карт. А развесив их, зычно объявляла: «Сегодня наша тема – «Физическая география Британских островов». А дальше начиналось… Как она умудрялась в сорок пять минут вместить обязательную программу и рассказать – в физической географии – о Шекспире, о Елизавете, о лондонских туманах?.. Она уносила нашу фантазию так далеко… Потом, когда я уже поступила в театральный институт, узнала, что та учительница, ведала она об этом или нет, развивала в нас ассоциативное мышление, так необходимое актеру при работе над ролью.
– Где вы учились?
– В Москве. А родилась в Уфе, тут тоже не без географии: брат появился на свет в Ростове, я под Владивостоком – папа был военным. А потом, когда я вышла замуж за режиссера Алексея Александровича Малышева, мама все говорила, что у нас все, как в офицерской семье: куда мужа посылают, туда и жена едет за ним. Так я и пропутешествовала всю жизнь. Правда, в Туле мы задержались: живем уже двадцать восемь лет, а до этого было пять театров – в Москве, в Новосибирске, Горьком, Ростове, Ставрополе. До сих пор сохраняется в душе появившаяся в детстве любовь к этому удивительному миру, к людям на сцене. Простите за громкое сравнение, мне близко Евангелие от Эфроса: «Репетиция – любовь моя». Бывает, не спится ночью, открываешь, и с первой страницы: «Я люблю репетиции! Если они проходят мучительно и даже потом получится хороший спектакль, все равно – это невосполнимая утрата, потому что полжизни мы проводим на репетициях…» И я люблю репетиции.
– Любовь к театру не прошла во время учебы – экзамены, зубрежка?
– Мои годы учебы были сказкой. Такие педагоги окружали... К примеру, зарубежную литературу преподавал Александр Сергеевич Поль. Он начинал обычно читать из конца коридора – на древнегреческом – «Илиаду». Входил в аудиторию, бросал портфель, трость – и продолжал! И остальные были такими же – совершено сдвинутыми на искусстве, на театре, и все видели через эту призму, и нас учили быть такими же. Наш курс был небольшим, всего пятнадцать человек, мы жили в атмосфере влюбленности преподавателей в свое дело, в театр, в нас, его будущих служителей. Рождественская Галина Николаевна, тетушка знаменитого дирижера, вела вокал, а я – непоющая артистка, ненавидящая свой голос, слух. И как я умудрялась получать «пять» по этому предмету? Это надо было видеть. «Ну, что сегодня поем? – спрашивала она. – «Осенний лист, такой нарядный…» И сама со мной начинала исполнять. Поет, поет… (А она – старая дева.) Поет, поет, откинется на спинку стула, вытрет слезы: «Хорошо мы сегодня позанимались…» Эта аура влюбленности избаловала, и всю жизнь хочется, чтобы тебя любили – режиссеры, зрители, коллеги.
– Так и есть, вам грех жаловаться. Но в каком театре вы начинали работать в Москве?
– В Пушкинском, у Бориса Ивановича Равенских. И поскольку ни один артист не проходит мимо сказочных ролей, то моя первая работа – ввод в «Аленький цветочек», я – Кикимора, а рядом совсем юный Леший – Володя Высоцкий. Думала ли я тогда… А в старшем составе Кикимору исполняла Ксения Александровна Куприна, дочь писателя, которая не так давно вернулась из-за границы. Она играла понемногу, но все время занималась переводами: блестяще владела несколькими языками, французский знала безупречно. Помню, она рассказывает: «Перевела пьесу «Мамуре», в Малый театр отдала, Яблочкиной (которой тогда было далеко за восемьдесят). А она прочла и сказала: «Что вы! Матушка Муре для меня слишком стара, ей же в пьесе исполняется сто лет!»
– Елена Павловна, вам ведь довелось играть с Раневской в спектакле «Деревья умирают стоя», могли ли вы подумать, что годы спустя именно в нем будет ваша бенефисная роль?
– Тогда, на одной сцене с Фаиной Георгиевной, я играла не главную героиню, а секретаршу – ту, которая по ходу действия все бегает, трепещет. Ну а поскольку я была начинающей, то тоже трепетала – от страха, от присутствия стольких великих рядом. Чего стоит – быть занятой вместе с Раневской, вместе ездить на гастроли! Она, как положено, была иронична, но к нам, молодым, относилась и снисходительно, и смешливо. Была удивительной бессребреницей. Как-то в Свердловске мы были на гастролях, гуляли по городу, вдруг видим: в толпе цыган стоит Фаина Георгиевна, те трясут ее, лезут в сумку, в карманы забираются, а она, увидев нас, так уныло: «Спасите меня от них…»
– Вам повезло: в одном из спектаклей вы были дочкой самой Сотничевской.
– Да, в «Неугомонной бабушке», то была новогодняя сказка для взрослых, поставленная и угаданная режиссером Александром Иосифовичем Поповым: зрители всех возрастов приходили, зал всегда был полон. Знаете, такие люди, как Софья Владимировна, должны обязательно быть в театре, не важно, приходила она в театр или нет, но при ней там была особая атмосфера. А какие подсказки она умела делать по ходу спектакля, репетиции – точные, незаметные для режиссера.
– А вы подсказываете?
– Случается, но только, Боже упаси, не менторским тоном: те коллеги, которые мне когда-то помогали, были так тактичны, а я учусь у них.
– Елена Павловна, а правда, что вы, как декабристка, уехали из столицы за мужем-режиссером в Сибирь?
– Он был направлен в Новосибирск по распределению, не буду вдаваться в подробности, хотя там была интересная история… А вот как мы впервые повстречались, Алексей Александрович и я рассказываем по-разному. Он говорит, что впервые мы увиделись на ступеньках Пушкинского, но я помню, как за четыре года до этого шла по коридору МХАТа и увидела его в одной из гримерных беседующим с Михаилом Казаковым, с которым они вместе «проживали». Вообще у моего мужа был очень интересный курс – Табаков, Урбанский, а в одной комнате в общежитии с ними жил Евстигнеев, который был на год старше, и все – талантливые, одержимые, полные надежд и планов. И когда я впервые увидела своего будущего мужа, он, поставив одну ногу на стул, о чем-то увлеченно рассуждал… Теперь спорит – этого не было, но я же знаю, что именно тогда и влюбилась с первого взгляда – и на всю жизнь, мы вместе вот уже более полувека. За это время довелось играть во многих спектаклях, в Туле была занята в «Женском постоянстве», в «Лесе», в других постановках. Просматриваю свои прошлые записи, дневники, думаю: да когда же все успевала? Сейчас уже хочется, чтобы был иной ритм – неспешный. Когда можно идти, не торопясь, на каждую роль как на свидание – с любовью, чтобы было время отстраниться, погулять, помечтать. И влюбленность в театр остается, хоть он и злодей, его иногда ненавидеть хочется за жестокость, но все равно продолжаешь любить безумно.
Марина ПАНФИЛОВА
Елена КУЗНЕЦОВА