Культура

14:56, 22 ноября 2019

Марина Кузина: Музейная коллекция – это для вечности

Когда звучит имя Марины Николаевны Кузиной, следом, как правило, произносится название Тульского музея изобразительных искусств. Равно как и наоборот. Да и можно ли иначе? Ведь музей – дело всей жизни Марины Николаевны, в трудовой книжке у нее одна-единственная запись. Символично, что даже юбилеи у ТМИИ и у той, без которой он не стал бы таким, каков есть, пришлись на нынешнюю осень. Сразу после своего дня рождения и накануне дня рождения музея Марина Кузина побывала в гостиной «Тульских известий».

Маргарита ЧЕРКАСОВА
Елена КУЗНЕЦОВА

– Марина Николаевна, вы родом из Крыма, а учились в Санкт-Петербурге. Почему решили приехать в Тулу? Неужели не хотелось остаться в культурной столице?
– Город на Неве – это, конечно, особый мир. Известный искусствовед Алексей Николаевич Савинов, который у нас преподавал, говорил, что мы должны запомнить Ленинград: и белые ночи, и «строй колонн, но между них рассеян свет неяркий – ни явь, ни сон».
Я, конечно, могла остаться в Петербурге, окончить аспирантуру, работать в Русском музее или в Эрмитаже. Но хотелось заниматься современным искусством. Ведь кто, как не мы, должен его знать и понимать. Мне казалось, что новые формы, направления рождаются в Москве, а потом кругами расходятся по России. Поэтому Тулу я выбрала как близкий к столице город.
Конечно, в Туле не было ни белых ночей, ни любимой моей Университетской набережной, Мариинского театра, где студентами смотрели балет. Мы покупали билеты за какие-то копейки, сидели всегда далеко и в антракте обязательно съедали бутерброд с красной икрой – они тогда дешево стоили.
Зато, как и по Петербургу, по Туле ходили трамваи. И по сей день очень люблю на них ездить. Это самый удобный вид транспорта, на котором я добираюсь от дома до музея.
– Как встретил вас музей?
– Возглавлявшая его тогда Софья Федоровна Нечаева сказала: «Маришенька, ты только не бойся. Здесь все мы будем тебя любить». И это оказалось правдой.
На новом месте я быстро освоилась – познакомилась и с местными художниками, и с московскими, и с членами Союза художников. Софья Федоровна и Порфирий Никитич Крылов меня сразу нацелили на то, чтобы я занималась пополнением коллекции.
Порфирий Никитич Крылов, сам туляк, можно сказать, курировал наш музей, оберегал его, считал своим детищем. Кстати, для статистики… Музей, называвшийся тогда художественно-историческим, был открыт в 1919 году. Коллекция насчитывала 2 тысячи произведений искусства. Когда музей переезжал в новое здание – то, где он сейчас находится, – экспонатов было уже 6 тысяч. А сегодня 25 тысяч…
– Марина Николаевна, расскажите, как произведения искусства попадали в музей?
– Я всегда говорю, что в первую очередь нужно благодарить тех, кто стоял у истоков коллекции – представителей тульского дворянства. Это графы Бобринские, князья Гагарины, маркизы Кампанари-Волконские. Во дворце последних, в Урусове, была некогда собрана великолепная коллекция. Оттуда она и поступила в наш музей.
Сам роскошный дворец сейчас в печальном состоянии – во время войны его жгли немцы. Тридцать лет назад, когда мы приезжали туда с потомками Кампанари-Волконских, еще был заросший парк, просматривалась система прудов. Смотря на это, Данила Кампанари плакал, и я вместе с ним.
Многие мечтают о том, чтобы эта усадьба была восстановлена, а лично я – о том, чтобы там появилась творческая дача для международных пленэров. Но всему свое время. А время такое – оно и сохраняет, и разрушает, и вновь сохраняет…
– А как формировалась коллекция в дальнейшем?
– Мы ездили по стране, отсматривали работы в мастерских художников, общались с коллекционерами.
Финансовые возможности были всегда скромными, денег никогда не хватало. Но нам всегда помогало Министерство культуры России. Мы искали ценные произведения – и они приобретались.
Я ездила в Москву, в Петербург, договаривалась, выбирала. Нередко со мной ездил Порфирий Никитич Крылов. После тяжелой болезни он не мог подниматься на высокие этажи на лифте. И всегда говорил: «Можешь ехать, критик в штатском» (так он меня называл). Я отвечала: «Ну уж нет, я с вами». – «Ну тогда идем и будем разговоры разговаривать», – отзывался Крылов. И это всегда были интереснейшие встречи.
– Наверняка есть масса интересных историй, как в музее появлялись те или иные произведения?
– Действительно, их десятки. Часами можно рассказывать, как мы возили ценнейшие работы по железной дороге.
Как-то с картинами сели в электричку, поставили их, едем. И вдруг звучит объявление: «Срочно, дежурный, подойти к машинисту. Хулиганы мешают вести электропоезд». Каковы были ощущения? Мы съежились от ужаса. Но, к счастью, на ближайшей станции хулиганов высадили.
Или другой случай. Мы тогда путешествовали в Москву за картинами на неотапливаемом микроавтобусе. И вот однажды возвращаемся. Автобус набит картинами. И все шедевры – Куприн, Кончаловский… Около полуночи подъезжаем к Оке. И вдруг водитель заявляет, что дальше не поедет, потому что хочет спать. Темнота, мы с главным хранителем сидим в этом автобусе без охраны, трясемся. Часа в четыре утра мы все же растолкали водителя, сказали, что нужно продолжать путь. Нас очень ждали в музее…
– А часто ли авторы и коллекционеры преподносили произведения в дар музею?
– Да, довольно часто. К примеру, московская собирательница Елена Васильевна Греченина подарила нам 78 работ из своей потрясающей коллекции. Я тогда поинтересовалась, почему именно тульскому музею она решила их завещать. Елена Васильевна ответила, что тщательно изучила гороскоп и выяснила, что музей расположен ровно на том меридиане, где рождались таланты и живут талантливые люди. Ну а кроме того, она навела справки и узнала все о нашей коллекции. И она привела ее в восторг.
Или другая история. В семидесятых в США иммигрировала семья Снитковских. Они поселились недалеко от Лос-Анджелеса, построили дом с бассейном. Но Эммануил Снитковский всегда мечтал вернуться в Россию. Он меня спрашивал, можно ли приобрести жилье в Крыму, в Алупке – свой дом и катер, чтобы выходить в море. К сожалению, мечту свою он так и не осуществил. Но в Россию переправил через друзей свои работы – упакованные в тубы холсты. Двадцать его произведений сейчас в нашем музее. А еще он присылал стихи. Я находила их на факсе, приходя на работу. Я знаю, что должна сделать его выставку, и обязательно сделаю.
У нас большая коллекция работ Алексея Васильевича Семенова-Амурского: в музее их около 600. Это был потрясающий художник с Дальнего Востока, с уникальной манерой. Он обезжиривал масляную краску, чтобы та становилась матовой, и на французском торшоне создавал замечательные сюжеты. Помню, как мы забирали эти произведения. Вошли в однокомнатную квартиру, где буквально на каждом сантиметре громоздились его неоформленные картины. Упаковками увозили их на электричке…
Вообще работы всегда нужно устраивать в музей. Потому что музейная коллекция – это для вечности.
– А можно ли ждать, что когда-нибудь в ТМИИ будет открыта целая выставка подаренных экспонатов?
– Да, мне хотелось бы это сделать. Может быть, не всех, но хотя бы тех, что за последние несколько лет подарены.
Планов вообще множество. Например, на будущий год наша выставка отправится в Керчь, а мы привезем экспозицию, посвященную строительству крымского моста.
Мне очень дорого все связанное с Крымом, с моей родиной. Художники много работали в Крыму – в Коктебеле, Судаке и, конечно, Бахчисарае. Его очень любил писать Куприн.
В этом году в свой день рождения в была в Крыму. Мы сели на яхту и отправились в Балаклаву. Очень хотелось с моря посмотреть на мыс Айя, или Святой мыс. Увидеть его таким, каким видел Лагорио, создавая свои картины. И мне это удалось. Потрясающий опыт.
– О чем вы сейчас мечтаете?
– Я мечтала о том, чтобы у музея появилось фондохранилище. У нас состоялся очень позитивный и продуктивный диалог с губернатором Алексеем Геннадьевичем Дюминым. Я призналась ему, что нам, конечно, нужно фондохранилище. И теперь оно у нас будет.
Ну а если говорить о музейной коллекции, то это, конечно же, Рокотов. Но поживем – увидим. Вдруг где-нибудь на аукционе выставят его работу.


0 комментариев
, чтобы оставить комментарий

Ранее на тему