Марина Мирская – о предназначении, «горьком» шоколаде и театре без границ

Благодаря директору театрально-концертного центра «Эрмитаж» Марине Мирской ежегодно по улицам Тулы растекается концентрированное счастье: бурлит, шумит, переливается яркими красками. Именно Мирской 15 лет назад пришла в голову идея подарить городу фестиваль «Театральный дворик», сегодня ставший одной из визитных карточек Тулы. Тяжело ли руководить творческими людьми, чего нельзя позволять актерам на сцене и модно ли сегодня ходить в театр? На эти и многие другие вопросы Марина Мирская ответила в гостиной «Тульских известий».

– Марина Адольфовна, как театр пришел в вашу жизнь?

– Скорее я пришла в жизнь театра. В родном Душанбе одна моя тетушка работала заведующей литературной частью в Театре оперы и балета. Вторая была главным бухгалтером в молодежном театре. Дядя – киноактер.

Сама я училась на филологическом факультете. Как и всем студентам, денег не хватало. И тогда тетя помогла устроиться помощником режиссера в Театр оперы и балета. Позже, переведясь на заочное отделение, я перешла начальником хозяйственной части в другой театр. Там встретила своего будущего мужа…

– Учились на филологическом. А об актерском отделении никогда не думали?

– Никогда. Лет до двенадцати я вообще мечтала стать попадьей: очень интересовалась религией, связанной с ней таинственностью… У подружки дома была Библия, и мы с ней вместе ее читали. Ничего не понимали, но было очень интересно.

А потом я узнала, что женщины в храмах не служат, что попадья – это просто жена священника. Очень огорчилась и решила этим не заниматься. Тем не менее божественное присутствие в своей жизни я всегда ощущала: верила и верю, что человек на этом свете не один. Его ведут, сопровождают, о нем заботятся, опекают.

– А в Туле вы когда оказались?

– В лихие девяностые. В Таджикистане начались военные события, и мы в качестве беженцев попали в Тулу.

Очень долго этот город был чужим. Не мое… А родным стал, лишь когда я начала делать здесь фестиваль. Когда начала вкладывать силы в то, чтобы люди улыбались, чтобы что-то здесь расцвело.

Сейчас я уверена, что Тула – самый красивый и добрый город на земле. А те, кто считает туляков угрюмыми и суровыми, совершенно неправы. Это очень светлые люди. Самые улыбчивые, самые открытые, самые доброжелательные.

– Улыбки им дарит в том числе и фестиваль «Театральный дворик». Как он рождался?

– Когда я стала директором «Театра у Толстовской заставы» – будущего «Эрмитажа», – он активно участвовал в праздновании Дня города. И актерами на этих мероприятиях разве что гвозди не забивали. Конечно, я пришла от этого в ужас. И заодно задумалась: а что может делать театр на улице… Набрала в поисковике. Выскочил фестиваль уличных театров в Архангельске, который должен был стартовать дня через два. Бегу к начальству: «Пожалуйста, отправьте меня в командировку!» Отправили.

Приехала, бросила вещи в гостинице, как раз успела к началу карнавального шествия. И все – пропала!..

Пятнадцать лет прошло, а я помню все, как будто это было вчера.

Помню, как после театрального дня шла к себе, будто загипнотизированная. Помню, что городские часы показывали в этот момент где-то полтретьего ночи.

Помню, как набрала номер мужа: «Срочно, Сережа, сажай детей в поезд, они еще успеют застать несколько дней фестиваля!»

Он разозлился, бросил трубку и перезвонил только утром: «Детей в поезд посадил, встречай завтра».

Встретила и сразу потащила их на спектакль. Сначала возмущались, а потом поняли, втянулись. И тогда я подумала, что туляки тоже имеют право все это увидеть. Меня поддержало руководство, и мы организовали первый, маленький однодневный фестиваль на Крестовоздвиженской площади. Помню, как я стояла в толпе, а впереди были две женщины. И одна другой говорит: «Ущипни меня. Я в Туле?»

– Где выступать проще – на улице или на сцене?

– Это совершенно разные вещи. В зале зрители и артисты разделены рампой: если люди скучают, зевают, актеры этого не видят. Более того, зрители вряд ли куда-то уйдут как минимум до антракта.

На сцене помогает свет, декорации, масса всего. А на улице, наоборот, все мешает. Дождь, палящее солнце, сами зрители, скачущие дети, нетрезвые люди. Так что – думайте сами.

– Модно ли сегодня ходить в театр?

– Нет, не модно. Но и раньше было не особенно модно. Просто особенно некуда было больше ходить.

А театр сегодня конкурирует с клубами, арт-кластерами, торговыми центрами, в которых бесконечное количество анимации.

Нужно с этим смириться и встряхнуться. Понять, что на дворе XXI век и рыночная экономика. Мы должны создавать конкурентный продукт и уметь его продвигать.

– А коммерчески успешным театр сегодня может быть?

– Нет, нет и еще раз нет. Веке в девятнадцатом такое быть могло. А сегодня исключено. Создание декораций, содержание труппы – все это требует огромных вложений.

– Вы руководите театром «Эрмитаж». Чем он отличается от других? Каков его неповторимый облик?

– Изначально мы позиционировали себя как театр-лаборатория. И по сей день много экспериментируем – на сцене, на улице, везде, где есть возможность. Не боимся брать в работу спектакли, которые, наверное, брать бы и не стоило. Но нам интересно, и мы делаем.

– Руководить творческими людьми непросто?

– Мое убеждение – творческие профессии выбирают люди, в которых много детского.

Мне с ними невероятно легко и интересно. И если помнить, что каждый из них в душе ребенок, то договариваться станет легко.

Вообще «руководить» – это не про меня. Я давно поняла, что если поступать так, как считаю правильным, то и люди рядом будут делать то же самое. Отсюда девиз: «Делай как я, делай со мной, делай лучше меня».

Вместе со всеми переезжаю, перевожу, мою полы, что-то чищу. Может быть, кому-то из директоров больших театров это покажется странным. Может, надо научиться раздувать щеки, держать осанку. Но это же не мое. Хотя… королеву сыграть могу!

– Вы наказываете своих творческих детей?

– Не наказываю, а преподаю уроки. Недавно, к примеру, сказала нескольким сотрудникам: «Предупреждаю, что больше профилактических бесед проводить не будем. Просто однажды, когда вы придете на работу, вместо журнала посещений вам выдадут плитку шоколада. В этом случае можете сразу писать заявление по собственному».

Люди впечатлились. Потому что это нестандартный ход. Хотя, наверное, на плитки шоколада в магазине у них теперь нехорошая реакция.

– Как вы выбираете людей в коллектив?

– Один из главных критериев – интересен ли человеку мир и люди вокруг. Если да, то шанс попасть в команду есть. Те, кто остаются, становятся частью нашей семьи – крепкой и дружной.

Была у нас история – в новогодние праздники. Мы делали проект «Дедморобус» – катали по городу детишек. Ближе к концу праздников Деды Морозы начали заболевать. На ногах оставались шестеро. А заявляли-то мы семерых. Что делать?

И тут я смотрю фотографии. Сидит Дед Мороз. В шапке, с бородой. Подозрительно похожий на нашу вокалистку Таню Реброву…

Оказалось, точно – она. Вот так и вышли из положения.

– Люди в «Эрмитаже», что называется, на одной волне?

– Абсолютно. Сама я по натуре не могу оставаться в границах своей работы. А если говорить о команде, то у меня есть цель и ценность. Ценность в том, что человек должен отдавать ровно столько, сколько может отдать.

Я увлекаюсь менеджментом, изучаю его. Поэтому могу сказать: зарплатой человека не удержишь. А вот когда сотрудник с радостью идет утром на работу и вечером не бежит отсюда сломя голову, это совершенно другое. Это и есть настоящая мотивация.

– А творческие кризисы у сотрудников случаются?

– Моя старшая дочь, учась на психологическом факультете, года три писала курсовые на тему творческих кризисов. Ну а как иначе: папа в театре, мама в театре, одна тетушка в театре, вторая тоже…

И вот к ее третьему курсу мы все поняли, что понятия творческого кризиса не существует. Есть личностный кризис. Как это работает? Человек обладает базовым чувством тревоги. Живет себе, делает дела, потревожится немного и успокаивается. Есть люди, которые тревожатся постоянно, недовольны чем-то. И тревога эта перерастает в творчество.

Только тут важно не успокаиваться после достижения успеха. Иначе можно войти в зону комфорта и не суметь из нее выйти. Это и есть личностный кризис.

– Дети пошли по вашим стопам? Одна дочка – психолог…

– Другая выбрала профессию гримера. В нашем театре. Поскольку труппа небольшая, она занята еще и в спектаклях как актриса – в маленьких ролях. Но ей больше интересно причесывать, грим, вот это все…

– Что бы вы сказали тем, кто мечтает связать жизнь с театром?

– Я бы посоветовала сначала хорошо подумать, хочется ли идти именно туда. Если на вопрос, почему есть желание стать актером, человек честно отвечает: «Для того чтобы помочь себе и другим постичь природу человека, поделиться своими мыслями, своим опытом», то тогда да, нужно идти в актеры, тогда все получится.

Но нужно помнить, что театр – дело непростое. К примеру, ты ведь пришел на эту землю свою жизнь прожить, а каждый вечер еще проживаешь и чужие, да разные такие.

– Каким должен быть театр в XXI веке?

– Театр должен быть. И в театр должны ходить зрители. Должны хотеть туда ходить.

Чего не должно быть в театре так это ситуации, когда форма побеждает содержание. Когда идет процесс, в котором не видно ни актера, ни режиссера. А есть только какие-то фишки, безумной стоимости декорации, костюмы. Это уже все что угодно, только не театр.

– Чего бы вы никогда не допустили в «Эрмитаже»?

– Помню, как в лихие девяностые обливалось кровью сердце при виде экспериментов с раздеваниями, переодеваниями, «Лебединого озера», в котором танцуют одни мужчины. Слава богу, наигрались, наелись, все становится на свои места. Театр должен сеять разумное, доброе, вечное!

Кстати, был один пикантный момент, когда мне однажды пришлось остановить спектакль. Приезжал прекрасный артист из Германии. Он исполнял японский танец буто. И исполнял его в стрингах – таково было видение.

Выступал он у памятника Льву Николаевичу Толстому.

Я заранее предупредила, что прекрасно понимаю концепцию и задумку, но туляки довольно консервативны, поэтому прошу нижнюю часть тела закрыть. Вроде бы договорились…

Но все равно я очень волновалась и пришла на перформанс. Заглянула в палатку – артист в халате, вроде бы все хорошо.

И тут он выходит к публике. В стрингах. Минут пять-семь я боролась с собой. Но в итоге победило, наверное, мое пионерское детство.

С широкой улыбкой подхожу к артисту, обнимаю его и в ритме танца увожу в палатку.

Какое-то время ему потребовалось на то, чтобы понять, что произошло. А зрители и вовсе решили, что это часть перформанса.

– «Театральный дворик» закончился. Да здравствует новый «Театральный дворик»?

– Каждый раз дня за два до начала фестиваля говорю себе: «Все, последний раз. Марина, зачем ты в это ввязываешься, что тебе не живется спокойно?»

Потом, когда идет фестиваль, думаю: «Ну, слава богу, все хорошо». И жду, когда он закончится. Я давно уже не прихожу смотреть спектакли в Туле: не получается наслаждаться процессом.

И вот «дворик» завершается. Вечер. Прихожу домой. Отсыпаюсь.

Утром оглушительная тишина. Никто не звонит, ничего не происходит. День отдыхаем, отъедаемся.

На следующий думаю: «Так, ну вот этих мы позовем на следующий год, а вот этих нет». И понеслось.

– О чем вы мечтаете для себя и для театра?

– Это разные мечты. Для себя мечтаю научиться радоваться каждому мгновению. А для театра… Когда я только пришла, на первом собрании с труппой я пообещала, что сделаю все, чтобы у театра появилось свое здание. И на самом деле сделала очень многое. Но пока здание собственное так и не появилось. Да, есть помещения в центре города, но они не принадлежат театру. Мы – колосс на глиняных ногах. Да, мощные, у нас 6 музыкальных коллективов, труппа, репутация. Но мы на глиняных ногах, и хотелось бы ноги приделать.

– Что бы вы пожелали нашим читателям?

– Быть в согласии с собой и согласии с миром. Радоваться каждому дню. Чтобы не получилось, что жизнь-то прошла, а я вот это не успел и это…

И дело даже не в том, сколько ты успел, а научился ли ты радоваться тому, что ты успел.