Крупным планом
12:46, 30 сентября 2022
Венок из незабудок
— Ложиться пришли? — буднично интересуется уборщица, останавливаясь на границе свежевымытого пола.
— Пока не планируем, а там — как Бог даст, — неловко отшучиваемся мы.
— Правильно, не зарекайтесь, — без тени юмора сообщает собеседница и исчезает за поворотом коридора.
Заведующую отделением по пути к нам перехватывает кто-то из сотрудников. Две-три фразы вполголоса.
— А что мы можем тут сделать? Отпускайте. Оснований удерживать у нас нет…
На дальнем плане у приемного покоя маячит щуплая фигурка. Беглого взгляда достаточно, чтобы понять: женщина мается, всем существом нетерпеливо нацелена за пределы этого коридора, отделения, здания.
Между тем, часа не прошло с тех пор, как она сама пришла сюда за помощью. Оформила все необходимые при поступлении документы. И тут осознала: недоприняла. Сейчас переступит порог, и не видать привычных радостей… Спроси ее кто-нибудь, хочет ли излечиться от зависимости, не раздумывая, ответит положительно. И, скорее всего, даже сама верит, что хочет. Но не сейчас. Позже.
Женщина торопливо уходит с ощущением, что на этот раз обошлось…
— Госпитализация у нас добровольная, — объясняет заведующая стационарным наркологическим отделением № 2 ГУЗ «Тульский областной наркологический диспансер № 1», врач психиатр-нарколог Ирина Арямкина. — Существуют ситуации, когда, согласно законодательству, для госпитализации не требуется согласия пациента. Основанием может быть приговор суда или острый психоз, вызванный приемом психоактивных веществ, когда человек в помраченном сознании представляет опасность для себя и окружающих. А эта женщина попросила о помощи сама. А потом передумала — наши пациенты в определенном состоянии склонны менять решения…
От трех других стационаров Тульского областного наркологического диспансера № 1 второе отделение отличает «нежный» контингент: здесь проходят лечение женщины и несовершеннолетние.
— Знаете, как пациентки наше отделение окрестили? — интересуется Ирина Арямкина. — Санаторий «Незабудка». Это поначалу им не до шуток, а уже на вторую неделю оживают, за словом в карман не лезут. Ирония — та же самозащита. У каждой за стенами стационара совсем не смешная история. Если без портретов и настоящих имен, найдутся желающие рассказать…
— Скоро на выписку. Встречать никто не будет. Отношения у меня с семьей с каждым запоем все хуже. Но родня меня особо и не видит. Родители живут отдельно, дочери 18 лет, поступила в другом городе, живет там в общежитии. Я одна живу, сама зарабатываю. Попросите, чтобы на фото я была только со спины — на работе не знают, от чего я лечусь, когда беру больничный. Как срываюсь, еду сюда. Потом держусь, сколько смогу. Однажды полтора года не пила, а в другой раз — два дня после выписки… Я здесь девятый раз уже.
— Большинство.
— Хорошо это или плохо? С одной стороны, они снова приходят, значит, не сдаются. С другой, складывается ощущение, что «постоянные клиенты» используют отделение как индульгенцию: ничего страшного, если снова выпью, уколюсь — снова приду сюда…
— Ряд пациенток именно по такому сценарию и действуют. Они не готовы к переменам и используют возможность нахождения в стационаре просто как передышку, не планируя прекращать употребление.
Но не могу сказать, что общая практика. Мне было бы очень грустно работать, если бы это было так. На деле, немало зависимых, которые получают медицинскую помощь в надежде остановиться. Такие пациенты не хотят возвращаться в стационар, для них это кошмар. После выписки идут обычно в сообщества анонимных алкоголиков или наркоманов, используют радикальные методы лечения. Только чтобы не возвращаться.
— Все! Все! Не хочу! Не хочу просыпаться утром и думать, куда бежать, где искать дозу, где искать деньги? Осень, снег, дождь, а ты рыщешь, больная, тебя трясет… Тьфу, чуть матом не сказала… Нет, не могу так больше.
— Увы, и через год, два, несколько лет от срыва нет никакой гарантии. Заболевание хроническое, и зависимый человек может не справиться с ситуацией в любой, самый неожиданный для себя момент. Потому, что мозг так устроен — помнит, когда было хорошо, и не помнит, когда плохо. И в критической ситуации подбросит подсказку: сделай так, и будет хорошо — это быстро, это надежно, это работает…
Один из приемов, которым мы учим своих пациентов: додумывать эту мысль до конца, просчитывать, что будет потом. И после выписки из стационара оказываем поддержку бывшим подопечным: они могут приезжать, чтобы общаться, советоваться, работать с психологом.
— У меня ведь год перерыва был. Когда школу заканчивала. Сама переболела, таблетки доставала, чтобы переломаться. Хотела поступать в высшее военное командное училище связи — поехала в Новочеркасск. Там нужно было такую неслабую медкомиссию проходить, нашли бы признаки… Вот и не кололась год. А там чуть не сто человек на бюджетное место, дети генералов, другой блат… Не прошла. Вернулась в свой райцентр. А там опять замкнуло.
— Есть те, кто приукрашивает, но почти все эти грустные и страшные истории на самом деле типичны для пациентов, злоупотребляющих наркотиками. Как правило, это достаточно ранний прием или хотя бы единичные пробы. Многие вещества, по факту, в течение недели вызывают физическую зависимость, а психическая, бывает, развивается мгновенно, с первой дозы. Дальше человек как магнит притягивает ужасы, до которых не всякий киносценарист додумается.
Был случай лет 10 назад, когда к нам обратилась за помощью и была госпитализирована женщина в почти невменяемом от выпитого состоянии. Несколько дней у нас пробыла, все это время плакала… А потом ее увели под конвоем. Оказалось, что в состоянии алкогольного опьянения она нанесла несколько ножевых ранений своему пятилетнему ребенку.
— С законом проблем не было. Один раз только попадала. Меня тогда Верка сильно избила. То есть, она меня спасала так. У меня передоз был. Откачать не смогла, так мне лицо отбила… Вся в крови была, лицо почернело. Скорая приехала, с трех уколов сердце не завелось, было отправили в морг, а стали отсоединять аппараты, и пошел нитевидный пульс. Три дня в коме, а потом пришли из полиции…
— Фатальная ошибка многих в том, что при первом «звоночке» за помощью не обращаются: кто-то, побоявшись огласки, кто-то, не придав значения. Мы слишком часто видим у себя пациентов, когда они уже физически разрушены.
Значительную часть тех, кто приходит в стационар, обратиться за помощью вынуждает ломка. А ведь это свидетельство выхода уже во вторую стадию наркотической зависимости. Всего их три, и третья — терминальная — конечный период угасания жизни.
Во второй стадии средняя выживаемость — пять лет. Многие из этих людей погибают трагически. Собственно, если они не попадают на этом этапе в стационар, то отправляются или в тюрьму, или в морг.
— Гепатит С, ВИЧ, панкреонекроз… Перечислять дальше? Много чего еще собрала, пока кололась. Ну вы же просили, чтобы честно…
— Когда пациент приходит лечиться добровольно, всегда есть надежда, что это было в последний раз. Но, к сожалению, влечение к наркотику, алкоголю, к любому психоактивному веществу может возникать спонтанно и быть настолько велико, что принять решение о возвращении к прежнему опыту человек может уже в условиях стационара. А, покинув его, первым делом отправиться за дозой.
Поэтому и лечение у нас организовано в несколько этапов. Первый и второй — в режиме круглосуточного стационара, а третий проходит в условиях реабилитационного отделения нашего диспансера, в Новомосковске. Там пациенты учатся жить трезво, воспринимать реальный мир без привычного агента. Это тяжелый труд.
Пару дней назад, во время обхода одна из наркозависимых пациенток на вопрос, тянет ли ее сейчас уколоться, ответила мне: «Нет. А водочки выпила бы. Я этот мир на трезвую голову воспринимать не могу». Тут действительно надо заново учиться жить.
Первый заход сюда у меня вышел неудачный: через три дня отказ написала. Подруга у меня здесь лежала, она начудила, ее выгнали, ну и я ушла. Сбежать поначалу каждому хочется. Тут мощная причина нужна, чтобы остаться.
— Да, на реабилитацию остаются немногие. Это долгосрочный этап — от трех до шести месяцев, Большинство пациентов торопится «на свободу»: одни, планируя вернуться в ту же колею; другие, питая иллюзию, что они способны самостоятельно справиться с этой проблемой.
В реабилитационный центр едут либо под социальным давлением, например, под угрозой лишения родительских прав или уголовного преследования; либо под напором родственников; либо в состоянии, когда комплекс негативных последствий от злоупотребления настолько велик, что человек боится выходить за пределы стационара.
Но, какова бы ни была мотивация тех, кто готов продолжать лечение, это значительно повышает их шансы выжить.
— Всех — в блок! Новая жизнь, новая симка. В деревню уеду, дом там у родителей. Надо все старые связи обрубить. Потому что, ведь есть же такие люди! — говорила им, не звоните, не предлагайте, буду перекумаривать. Так нет! Только трубку мне дали, домой позвонить, сразу входящий: «Это… не хочешь помутиться?» Послала — через две минуты опять звонок: «Ну что, надумала?»…
— Нет, и никогда ими не будут. Заболевания, с которыми мы боремся — хронические, и выхода только два. Первый: человек прекращает употребление совсем — выздоравливает, то есть выходит в ремиссию и на протяжении всей жизни помнит, что он «хроник». Второй: продолжает употреблять и от этого погибает.
У каждого из наших пациентов есть мечта пройти посередине. Только это невозможно.
— Был у нас на районе такой Слава-бандит, он уже умер, вот с ним кололись. Потом долго не употребляла. А снова начала… да уж не помню, почему. Просто хотелось, чтобы было проще и прикольнее.
— Только ненадолго. И это, скажу сразу, будет весьма некачественная трезвость. Человек, который живет трезво только под страхом, существует как в клетке, с единственной целью и ожиданием — прервать эту трезвость. При попытке недобровольного лечения шансы ничтожны.
— Я у бабушки живу, а родители в своем доме. С отцом отношения плохие: как-то напилась, джип его угнала… Ну и что они со мной могут сделать? Связать, привезти сюда? Так я сбегу. Они знают, что без толку. Вот сейчас сама захотела — собралась, приехала…
— Для того чтобы долго и по собственному желанию сохранять трезвость, человек должен быть счастливым в этой трезвости. Многие пациенты рассматривают отказ от употребления как беспросветное мучительное состояние. И ждут окончания — завершения пребывания в стационаре, истечение срока кодирования, снятия тотального контроля… И, как правило, финалом становится еще более тяжелое погружение в зависимость.
Человеку, вышедшему в ремиссию, необходимо самому найти повод для трезвого счастья. Тех, кому это не удается в одиночку, готовы поддержать общества самопомощи — анонимные алкоголики и наркоманы. Это реально работающий механизм и достаточно мощная сила, чтобы помочь пациенту после выписки сохранить трезвый образ жизни.
— Кому сказать — не поверят: я раньше в молодежной политике работала, звукорежиссером была, даже судебным приставом — у меня же высшее юридическое. Правда, денег все это приносило — на три дня уколоться… У родных брала под разными предлогами. Кредиты оформляла. В сетевых супермаркетах воровала. Разве что, вещи из дома не выносила. А вот золото свое все сдала, так ведь свое…
— К сожалению, в некоторых случаях самые близкие люди могут оказывать даже отрицательное влияние. С друзьями все более или менее ясно — обычно это контингент, сложившийся во время употребления, а значит, лояльный к нему. А у семьи есть понятное желание спасать близкого человека. И вот это спасательство в наркологической практике, как правило, имеет отрицательный знак.
Когда у зависимого начинаются проблемы — на работе, в семье, со здоровьем, родственники «причиняют помощь», нивелируя последствия: вытаскивают из передряг, от кого-то откупаются, кого-то уговаривают, перед кем-то прикрывают и уж конечно выручают финансово… Бесконечная процедура «спасения» подменяет борьбу с первопричиной. Часто получается, что родители собственными руками дают своему ребенку деньги на очередную дозу. То есть, на смерть.
Но в голове у доброжелателя при этом все выглядит совсем иначе. И если человек возвращается после лечения в те же условия, с тем же форматом взаимоотношений, вероятность рецидива очень велика. Поэтому параллельно лечению мы всегда приглашаем на беседы родственников, чтобы объяснить, как необходимо себя вести после выписки.
— На игле я с 13 лет, сейчас вместо вен «колодцы» одни… В первый раз укололась «винтом», дальше — семечки, мак, то есть. Потом героин. Соли были, в общем, синтетика. Теперь метадон. «Крокодилом» не кололась ни разу. Нет, один раз, все-таки, было…
— Хорошим статистическим показателем при зависимости от психоактивных веществ считается ремиссия больше года. У нас таких пациентов 13-18 процентов. До 20 никогда не дотягивает. И это мы говорим о годе воздержания. Кто-то может сорваться после этого.
Но победы все-таки есть. За 18 лет работы у меня достаточно таких позитивных примеров. Смотрю на «своих бывших» в соцсетях, на фотографии их свадеб, детей… И вижу смысл в своей работе.
Часто слышу от своих подопечных: «Вы даете нам еще один шанс». Не замерзнуть в канаве, не умереть от отказа внутренних органов, не погибнуть в пьяной ссоре, не пропасть без вести. Выйти с чистой головой и снова попытаться жить. Да, у кого-то это не «один шанс», а «еще один». Еще и еще. Но я не ставила бы крест ни на одном из тех, кто сам готов бороться. Пусть будет еще один шанс.
Сергей КИРЕЕВ
Ранее на тему
13 сентября, 12:23
12 июля, 11:01
06 июля, 12:41
