Зона психологии

В колонии единственный служащий, одетый в гражданскую одежду, – это психолог. Ему приходится работать с так называемым спецконтингентом, но у него те же задачи, что и у коллег в более «мирных» организациях. День сурка Некоторые осужденные, особенно граждане ближнего зарубежья, не совсем понимают, для чего нужен психолог. «Эй, давай мы с тобой просто поговорим», – начальник психологической лаборатории ИК № 2 Юлианна Бровкина изображает, как к ней панибратски обращается заключенный. Но отказавшихся от работы с психологом среди осужденных нет. Колония – замкнутый мир, один и тот же день, растянувшийся на годы: обстановка, события, люди. Вот что тяжело. И еще чувство обиды, потому что «не виноват». И невозможность дать волю чувствам. Ведь мужики не плачут, а заключенные тем более. Те, кто стесняется идти к специалисту лично, кидают записку в почтовый ящик на стене клуба, где располагается психологическая лаборатория. Часто пишут: «У меня невроз». И еще: «Что делать, если от меня уйдет жена?» В психологической службе УФСИН России по Тульской области более 50 сотрудников, всего трое из них мужчины. Психологи начинают работать с подозреваемыми еще в следственном изоляторе: беседуют, определяют, склонен ли человек к алкоголизму, наркомании, членовредительству. Потом дают рекомендации медикам и оперативным сотрудникам. Татуировки, вопреки расхожему мнению, дополнительной информации специалисту не дадут. Наколка перестала быть знаком, хотя еще 10–15 лет назад по «картинкам» можно было прочесть, сколько и где «сидел», когда первый раз попал на зону. Все еще можно встретить классические «перстни», вытатуированные на пальцах синими чернилами, но чаще тела осужденных украшают не смысловые наколки, а модные тату. Так что все, на что приходится рассчитывать психологу, – собственный талант и опыт. Не мы такие, жизнь такая Есть такой фильм «Побег из Шоушенка», как раз про «преступление и наказание». Зрители ревут в платочек, глядя, как на экране главный герой страдает, получив пожизненное. И еще когда его товарищ, отсидев шестьдесят лет, кончает жизнь самоубийством, потому что он стал «тюремным человеком» и свобода уже не для него. Но мы говорим с Бровкиной не про кино, а про жизнь. Она работает в ИК № 2 общего режима, той, что в самом центре Тулы, рядом со стадионом «Арсенал». Это колония для «первоходов», тех, кто впервые оказался в местах лишения свободы. Сроки – от трех месяцев у злостных алиментщиков до 25 лет у тех, кто совершил более тяжкие проступки. – За 2–3 дня до освобождения осужденных начинает, как они сами говорят, «колбасить»: нервничают, повышается двигательная активность. Зайдет ко мне в кабинет и на месте усидеть не может. Вместе проговариваем: кто его встретит, что он вначале сделает. Чтобы представил, прожил заранее и успокоился. Часто просят показать упражнения, чтобы «расшевелить» мозг… Мне рассказывают про дедушку, который по истечении срока сказал: «Я из колонии не пойду, мне и тут хорошо». Но это не феномен «тюремного завсегдатая», это феномен российских реалий. Выходя на свободу, человек попадает в ту же среду, из которой был когда-то изъят и помещен в исправительное учреждение. Ежегодно из «мест не столь отдаленных» возвращаются тысячи. На них нет клейма, но предвзятое отношение к ним есть. Их неохотно берут на работу, увидев пресловутую справку о судимости. Мне приводят типовые примеры. Отбыв наказание, парень возвращается домой, где его ждет парализованная мать. Работает грузчиком – со справкой о судимости, выбор не богат, а когда увольняют – снова ворует, чтобы прокормиться. – Было бы неплохо, если бы трудоустройство бывшего осужденного обеспечивалось законодательным правом, – замечает начальник психологической службы УФСИН России по Тульской области Лариса Белоусова. Задача психолога, работающего в колонии, не только в том, чтобы помочь адаптироваться к условиям лишения свободы, а в том, чтобы не дать вернуться в них. – После занятий со специалистом почти у всех меняются ценности, на первый план выходит семья, – говорит Бровкина. – «Я переживаю, что меня не дождется мама», – признался 42-летний заключенный. Сложно поверить, но взрослые мужчины любят рисовать. Я предлагаю представить будущее. И они рисуют: машины, себя отдыхающими на курорте… Однако специфическое тюремное мироустройство никто не отменял: люди там не до конца доверяют друг другу. Все видели, как в американских фильмах герой приходит в клуб анонимных алкоголиков и говорит: «Я алкоголик». Но никто не знает, зачем это нужно. Бровкина объясняет: только после того, как что-то признаешь, становится легче. – Осужденные не могут признать, что виноваты. Причина всегда в обстоятельствах, в системе. Они не хотят говорить о преступлении, и я стараюсь не касаться этой темы. Беседуем больше о личном, о качествах человека и о том, как их следовало бы использовать. В изоляторе пришлось общаться с девушкой. Она на спор совершила убийство. Говорила: я сильная, я все смогу. Вышла на улицу и зарезала первого встречного. Очень раскаивалась потом… Все люди играют – Часто в общении с психологом осужденные склонны к игре, к тому, чтобы показать себя в выгодном свете, – говорит Бровкина. – Все люди играют. Я сейчас играю в то, что мне нужно все это рассказать. Вы – в то, что меня интересно слушать… Я поправляю волосы, Бровкина откидывает прядь с лица. – Очень важно, налаживая контакт с заключенным, «отзеркаливать» его: копировать, жесты, мимику, – продолжает она. Мы идем на территорию исправительной колонии, в здание, где находится психологическая лаборатория. В какой-то момент проходим мимо группы осужденных. «Страшно?» – спрашивает Бровкина. В лаборатории несколько столов с коробками цветных карандашей, кресла, в которых можно «утонуть», камин с нарисованным огнем, как в сказке про Буратино. На стену проецируется фильм про борьбу с зависимостями. – Я сейчас осужденных позову. – Юлианна выглядывает в коридор. Они заходят: обычные люди, типовые черные робы не сделали их похожими друг на друга. – Самое сложное здесь – замкнутость тюремного мира, – говорит один парень. – Утомительная канитель и одни и те же лица. После общения с психологом легче стало: я понял необратимость того, что со мной произошло. И успокоился. …Когда человек выходит за ворота колонии, считает Бровкина, он делает глубокий вдох. И это тоже психология. На зоне другой воздух, и вся жизнь там «на выдохе». Наша репортерская группа выходит за ворота и глубоко дышит. Юлия ГРЕЧЕНКОВА Андрей ЛЫЖЕНКОВ