Фашистские мародеры в доме Толстого

 Марина ПАНФИЛОВА
 Геннадий ПОЛЯКОВ

В документах, хранящихся в музее-заповеднике «Ясная Поляна», особое место занимают те, что повествуют о периоде Великой Отечественной войны. Трудно себе представить, как сотрудники смогли уберечь бесценные экспонаты в то страшное время.
Партийному руководству Тульской области, лично секретарю обкома ВКП(б) Василию Жаворонкову, оберегавшим, насколько было возможно в условиях войны, «Ясную Поляну», приходилось заботиться и о сохранности ее коллекций.

«Судьба Ясной Поляны, – писал в воспоминаниях Жаворонков, – нас стала беспокоить еще тогда, когда фашистские самолеты появились над Тулой. На территорию усадьбы упало несколько бомб. Это был конец августа 1941-го. Софья Андреевна Толстая-Есенина … приезжала с помощником в обком. Решили самое ценное упрятать в подвалы. Об эвакуации сначала речь не шла, такое решение родилось позже, когда фронт приблизился к Туле».
Заведующий музеем Алексей Корзников рассказывал в своих записях: «В обкоме объявили решение: Яснополянский музей нужно эвакуировать немедленно. Повезете в Томск. Написал заявку, спускаясь по лестнице, столкнулся с группой людей, среди них – Жаворонков. Он остановился, посмотрел на меня: «Пожалуйста, поторопитесь. Времени практически нет… Если что-то не будет получаться, обращайтесь ко мне лично».
Эти события описала в своей книге бывший сотрудник музея Татьяна Архангельская. И сегодня, готовясь к празднованию 70-летия Победы в Великой Отечественной войне, коллектив «Ясной Поляны» вновь вспоминает те события, о которых рассказывают посетителям.
В трудные дни 41-го, когда шла эвакуация тульских заводов, к музею отнеслись с исключительным вниманием и заботой: 9 октября на станцию Ясная Поляна было прислано два вагона – для экспонатов и выезжавших с ними сотрудников. Было погружено 14 ящиков с вещами дома Толстого, 87 ящиков с книгами личной библиотеки Льва Николаевича. А включая дополнительные различные материалы и документацию, на восток отправлялись 110 багажных мест, занятых яснополянскими вещами.
«Весь путь до города Александрова в течение семи суток был исключительно опасным», – писал Корзников, имея в виду бомбардировки. К тому же железнодорожные пути были забиты грузами оборонного значения, так что продвижение в тыл шло медленно. Его командировочное удостоверение отмечено 4 ноября в Свердловске, а 19 ноября было записано: «Прибыл в Томск и сдал экспонаты на хранение».
В самой усадьбе 5 октября расположились советские войска, и красноармейцы просили сотрудников музея провести для них экскурсию. Одна из последующих записей в книге отзывов звучит как клятва: «Я, Яковлев Иван Матвеевич, инженер по образованию, посетив этот дом в дни войны... горю желанием ценою своей жизни сохранить это великое место памяти Л. Н. Толстого. Итак, за Толстого!»
В дневниковых записях научного сотрудника музея Сергея Щеголева можно прочесть: «16–17 октября войсковые части непрерывным потоком идут от Орла к Туле. 23 октября. В течение всего дня назойливое гудение германских самолетов, пролетающих в направлении к Туле. Слышны взрывы фугасных бомб. В усадьбу приезжал представитель Тульского гарнизона, интересовался состоянием музея. Говорил о необходимых мерах военной охраны, пообещал в ближайшее время поставить здесь военный пост».
Согласно решению местных органов власти в эти дни ликвидировалось хозяйство музея, угоняли скот, ульи раздали на сохранение колхозникам и служащим.
26 октября усадьбу занял на один день полевой госпиталь. В написанной позднее повести «Опаленная ветка» бывший начальник штаба одного из батальонов, стоящих в Ясной Поляне, Василий Камянский пишет: «Под утро в усадьбе остановился ненадолго госпиталь какой-то армии, шедший из-под Плавска в тыл, на доукомплектование. Во всю длину въездной аллеи теснились грузовики под брезентом и автобусы с красными крестами на боках и крыше…» И далее у него же в боевом отчете можно прочесть: «29 октября длинная танковая колонна показалась на шоссе от Щекина. Подошла без всякой подготовки. Ходко следовала. Прет более ста машин – более сотни пушечных стволов. Да пулеметы, да пехотный полк. С танков были высажены автоматчики и, поддержанные огнем машин и авиации, повели наступление на Ясную Поляну. Несколько танков остановились на шоссе, против школы, и открыли орудийный огонь. Первыми же выстрелами со школы снесло часть крыши, пробило стену».
Зафиксирован этот день и в музейных мемуарах. «Мы просидели в подвале с 11 утра до 5 часов вечера, – пишет Щеголев. – Выйдя из подвала, увидели разрушения: выбитые стекла, обвалившуюся штукатурку. Горели стога. В разных местах были найдены десять убитых красноармейцев. По шоссе мимо Ясной Поляны двигались немецкие танки. А мы, выйдя из убежища, оказались в плену у немцев».
Полуторамесячный период оккупации также отражен в дневниках Щеголева. Он и другие работники музея самоотверженно пытались в это время спасти мемориальные вещи.
«31 октября. Требуют открыть Литературный музей и очистить его от мебели для устройства там госпиталя. Мебель и экспонаты сваливаются в кучи в полном беспорядке. Только мы кончили эту работу, как новое требование – освободить комнаты Бытового музея. Опять все вещи – в одну кучу. Однажды вижу: они ломают погреб около Литературного музея. На вопрос – зачем, отвечают: печи нужно делать из этого кирпича в павильоне.
31 октября в дом явилась группа офицеров. Один из них забрал себе три фотографии Толстого, несмотря на мои протесты, что это – экспонаты, посмеялся… Затем я обнаружил, что в Литмузее пропала картина Ильи Репина «Толстой пашет».
В тот же день группа офицеров потребовала открыть музей для осмотра, при этом, по словам сотрудницы Марии Щеголевой, «они не могли сдержать неприязни ко всему советскому, русскому. При этом не знали имен Пушкина, Толстого. Их крайне удивляло наше знание немецких поэтов, писателей и музыкантов. Чем эти «культурные люди» украшали стены местной школы? Они разрисовали их порнографией.
14 ноября. Дом превращен в казарму. Все шкафы взломаны, несмотря на то что нам твердили, что ни один немецкий солдат ничего не возьмет. Офицер унес к себе весы Софьи Андреевны. Топят печи столом из буфетной, нет и вешалки в передней».
«25 ноября госпиталь был неожиданно свернут, военная часть, занимавшая все служебные помещения, выехала. Усадьба опустела и имеет вид ужасающего опустошения: все поломано, побито, как будто после урагана. Всюду разбросаны остатки музейного хозяйственного инвентаря. Многие деревья побиты снарядами и взрывами…
В комнате Софьи Андреевны Толстой стены все исцарапаны, пробиты гвоздями, испачканы похабными рисунками…
«С 25 ноября по 10 декабря усадьба превращается в проходной двор, одна часть сменяет другую. В деревне опустошаются погреба. Идет безудержный грабеж, насилия, издевательства. С крестьян снимают валенки, шапки, с рук тянут варежки. С постелей забирают матрацы...
За период оккупации в доме Толстого было утрачено 99 мемориальных предметов и испорчено 19. В числе исчезнувших: седло Льва Николаевича, книжная полка из кабинета писателя, оконные шторы в библиотеке, буфетная стойка, постельное белье сотрудников, живших в доме».
В дни, когда были опубликованы официальные материалы о злодеяниях фашистов в Ясной Поляне, выпущен плакат «Окно ТАСС». Там художник Николай Соколов-Скаля изобразил пылающий яснополянский дом, фашиста, удирающего с мешком награб­ленного, гневное лицо Толстого. Слова, начертанные под плакатом, принадлежали Льву Николаевичу. Эта фраза из романа «Война и мир» работала безотказно: «Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые казались ему ценны и нужны…»