Как упоительны в России вечера...

Дворцово-парковый ансамбль в Богородицке недаром считается жемчужиной усадебного зодчества: прекрасное здание на холме, с крыши которого виден весь город, липовые и лиственничные аллеи, клумбы, домовая церковь. Здесь жили многие поколения сравнительно немногочисленного, но знаменитого рода графов Бобринских, давшего отечеству ученых, министров, депутатов Государственной думы, земских общественных деятелей, военных…
Этот род пошел, как утверждают историки, от внебрачного сына графа Григория Орлова и Екатерины II, которая за несколько месяцев до вхождения на престол родила мальчика, названного Алексеем. По легенде, свою фамилию он получил потому, что сразу после рождения был укутан в бобровую шубу и увезен из дворца. По другой версии, фамилия происходит от названия имения Бобрики Тульской губернии, подаренного новорожденному матерью. В 1781 году императрица возвела Алексея Григорьевича в дворянство и пожаловала герб, на котором начертаны слова: «Богу слава, Жизнь тебе», которые она якобы произнесла после появления сына на свет. Наибольшего успеха дворянин Бобринский добился при Павле I. В начале 1796 года он был возведен в графское достоинство, а в 1798 году вышел в отставку в чине генерал-майора и поселился в Богородицке. Живя здесь, занимался сельским хозяйством, минералогией, астрономией, в деревенской глуши собрал библиотеку, насчитывающую почти тысячу томов. В Отечественную войну 1812 года из усадьбы посылал в армию подводы с провиантом, делал крупные денежные пожертвования.
Сейчас в Богородицке проживает представитель рода, Алексей Брагин-Бобринский, приехавший сюда из Чили.
– Я родился и прожил там большую часть жизни, много путешествовал по миру, – рассказал Алексей Валерианович. – Но год назад впервые приехал в Россию и понял, что хочу остаться здесь – на родине. После Гражданской войны все Бобринские эмигрировали, мой дед попал в Югославию, где тогда правил король Александр I, с которым они вместе в 1906 году окончили Пажеский корпус в Санкт-Петербурге. Но бывший соученик опального графа «не узнал» и не захотел принять… Дедушка приехал в Париж, устроился работать бухгалтером, там был дом, принадлежащий семье, который продали и на эти средства жили. А отца, который был военным, раненого, почти без сознания, перевезли однополчане в Турцию, и оттуда он разными путями добрался в Париж к родителям.
– А как он попал за океан?
– Благодаря генералу Ивану Тимофеевичу Беляеву, герою и романтику, который еще в детстве, изучая географию, влюбился в название «Асунсьон». И когда закончилась Гражданская, он отправился за мечтой в Парагвай. В войне этой страны против Боливии за земли Чако был начальником Генерального штаба Вооруженных сил, лично участвовал во многих сражениях и получил звание «Национальный герой Парагвая». А вместе с ним воевали соотечественники, офицеры и рядовые, хлынувшие в Южную Америку в конце 20-х – начале 30-х годов прошлого столетия, – бесплатно, а не в качестве наемников. По сути, это еще один яркий пример проявления типичных, особенно в те времена, черт нашего национального характера: идеализма, богоискательства, ностальгии. Они приехали туда после воззвания базировавшегося в Париже Комитета по содействию массовой русской иммиграции, которым заправлял донской казак Африкан Богаевский, а разрешения властей на эту деятельность добился генерал Беляев. По его инициативе в области Чако была создана колония «Русский очаг», которая стала духовным пристанищем для сотен тысяч изгнанников с родной земли. Там они старались сохранить – до лучших времен! – обычаи, религию, вековую культуру России. Вот и потянулись туда из Европы шоферы и официанты с военной выправкой, инженеры, работавшие в Берлине и Париже посудомойщиками и землекопами, казаки. Многие, почти все, ехали семьями и, когда на этой земле вспыхнула война, стали ее защищать – как новую родину. А мои родители, переехавшие в Южную Америку из Франции, были еще молоды и одиноки, они познакомились там, в Парагвае. Отец, Валериан Флегонтович, воевал, мама, Юлия Владимировна, была сестрой милосердия. Когда война закончилась, они волею судеб попали в Чили, обосновались, и там я родился в 1938 году.
– Чем там занималась ваша семья?
– Поначалу основали куриную ферму, но из этой затеи ничего не вышло, так что мой отец, который еще в Кадетском корпусе играл в оркестре, зарабатывал на жизнь музыкой, а мама была домохозяйкой. В Чили тоже была русская колония, которая значительно расширилась после Второй мировой войны. Причем во многом приезду эмигрантов – военнопленных и «бывших», не желавших больше проживать в СССР, – способствовали моя мать и ее подруги из женского комитета, которые обратились к правительству страны с просьбой поддержать их соотечественников. Дома мы говорили по-русски, родители и наши друзья, знакомые старшего поколения постоянно вспоминали Россию, рассказывали, как светятся березы под снегом, как упоительно пахнут весенние сады, и когда приехал сюда год назад, то было ощущение, что – вернулся.
– А о Чили какие воспоминания?
– Замечательная страна, всюду горы, несколько климатических поясов, есть и пустыня, и влажные районы. Знаете, по дружелюбности, открытости, умению веселиться, грустить, сопереживать южноамериканские народы очень напоминают россиян, поэтому нашим там очень хорошо жилось, пока в 1970 году не началась революция. И для русских эмигрантов первой волны словно повторился кошмар тридцатилетней давности.
– Ваша семья не пострадала?
– Нет, конфисковать у нас было нечего, но во избежание проблем мы на некоторое время переехали в Штаты, в Сан-Франциско, где была очень большая русская колония. Правда, попытка построить социализм в Чили продлилась всего три года, а потом к власти пришел генерал Аугусто Пиночет Угарте, с которым я, кстати, был знаком еще с детства: мы учились в одной школе с его сыном Освальдо, я бывал у них дома. Помню, что мне, пятнадцатилетнему мальчишке, было лестно, что во время обеда такой человек интересуется моим мнением о коммунизме, о войне. Кстати, в Чили без русских тоже не обошлось: советниками у Пиночета были двое наших, одного звали Николай Чижов, имя другого уже не вспомню, так вот они восстановили полностью экономику страны.
– Да, русские вошли в мировую историю…
– Благодаря уму, сметке, благородству – нашим национальным чертам.
– Вы хорошо говорите по-испански?
– Да, а еще владею португальским, английским, немецким, французским и суахили – его я выучил, когда жил в Кении, довольно долго. Я был гражданским летчиком, как-то прилетел туда, понравилась природа. И вспомнилось, как в Сантьяго мы жили рядом с зоопарком, и когда по утрам раздавалось львиное рычание, я выходил на балкон с игрушечным ружьем, готовый отразить нападение хищников. Захотелось пожить в этой стране, и я бросил авиацию, открыл там фирму «Сафари», стал возить туристов.
– В каких еще странах живут представители династии Бобринских?
– Год назад был съезд Бобринских в Петербурге, приехали человек тридцать из Штатов, Италии, Германии, Франции, Голландии, Англии. Из Северной столицы мы поехали в Москву, а потом сюда, в родовое имение. А в прошлый понедельник в Богородицкий дворец приехала группа туристов из США, которую организовала моя двоюродная сестра, она давно живет за океаном, и там был один русский. Когда разговорились, выяснилось, что это мой родственник из Парижа по фамилии Греков, с которым мы не виделись почти пятьдесят лет. Но где бы ни поселялись русские, традиции они сохраняют: и куличи пекут на Пасху, и свечку на подоконник ставят на Рождество, и в любом уголке мира ощущают, что Россия – рядом.
Марина ПАНФИЛОВА
Елена КУЗНЕЦОВА