Поле творчества

В 2010-м впервые за пять лет работа российского кинорежиссера вошла в конкурсную программу 60-го Берлинского кинофестиваля. Это фильм Алексея Попогребского «Как я провел этим летом», который получил там целых две награды –  «Серебряных медведей». А затем он же был удостоен главных призов на фестивалях в Чикаго и Лондоне (потеснив фильм «Король говорит»), а также Международном кинофестивале стран Арктики и на 3-м фестивале фильмов о науке «Cinema Science» во французском городе Бордо.
В минувшие выходные состоялась презентация картины, ставшей событием в мировой культурной жизни, в ДК «Ясная Поляна».
– Я с радостью согласился сюда приехать, – сказал на пресс-конференции Алексей Петрович. – Когда-то, в школьные годы,  пропустил экскурсию в усадьбу Толстого, при том что вырос практически рядом с музеем Льва Николаевича в Хамовниках, так что теперь появилась возможность погулять по этим местам.
– Вы – сын сценариста, а в каком возрасте начали сочинять?
– Я срифмовал первое – и последнее – двустишие, когда мне было пять лет и мы жили в Абхазии. Но потом кроме школьных сочинений ничего мною написано не было. А первый рассказ, довольно странный, написал, когда учился в МГУ на факультете психологии. Это был 1989 год, тогда нам все было интересно, но информации было мало. Сейчас ситуация изменилась: информации – сколько угодно, но уже ничего неинтересно, может, возраст влияет… А в то время мы издавали свой журнал тиражом в пять экземпляров, который был весьма популярен на курсе, там я публиковал свои рассказы.
– А когда вы впервые попали на съемочную площадку?
– Во время работы над фильмом «Коктебель», который мы снимали вместе с Борей Хлебниковым. До этого мы работали над двумя неигровыми лентами, и условий не было никаких: сами были и операторами, и монтажерами. И площадки, как таковой, не было, все появилось в 2002 году, в «Коктебеле». Если, конечно, не считать, как в детстве меня папа водил по павильонам «Мосфильма», а потом мы ездили в Дом творчества кинематографистов в Пицунду, и я видел не фасадно-парадную, а другую сторону этой жизни. К примеру, белоснежный корпус, посыпанные песком дорожки, море, изумрудные сосны, гуляют в белых костюмах Олег Янковский, Буба Кикабидзе, а в этот момент по громкой связи слышится: «В буфет привезли чешское пиво!..» И все – Голливуд исчезает, начинается обычная отечественная очередь, суета, давка…
– Ваш фильм «Как я провел этим летом» производит просто невероятное впечатление. Меня особенно потряс кадр, когда один из героев сознательно облучает рыбу огромной дозой радиации, а другой ее ест – это же отражение того, что происходит с человечеством: сами себя травим…
– Тем и велик, и страшен человек… Есть такое мнение, что после ядерной войны выживут лишь тараканы, но мне кажется, что и люди – тоже, поскольку мы невероятно приспособляемы как вид. Я по себе это замечал: горожанин до мозга костей, парень из семьи потомственных интеллигентов, я попал на сборы под Ковровом, поскольку учился на военной кафедре. Там не было дедовщины, конечно, но была муштра, все было довольно депрессивно, и вдруг я с каким-то ужасом понял, что мне начинает нравиться маршировать и ходить в ногу. И осознание того, что ты адаптируешься под нечто  чуждое, больше того – это становится твоей второй натурой, пугает… Фильм отчасти об этом: какие бы мы ни были внутри, обстоятельства имеют свою силу, и как они на нас повлияют – сложно предположить. Можно лишь себя к этому подготовить. Возможно, не случайно я с детства интересовался жизнью полярников и признавался себе, что, скорее всего, сломался бы в этих суровых условиях… Но мне приятно слышать, что тот кадр, о котором вы говорите, имеет такое действие, хотя я не выстраивал его, как Хичкок, который был мастером абсолютно точного и четкого жанрового киновоздействия на зрителя.  В этом фильме почти все было снято по сценарию: белый медведь, шторм были в сценарии и в кадре, но не потому, что мы заказали зверя и стихию, а так все совпало. И в этой сцене все получилось экспрессивно: стекло в радиорубке было деформированным, и оператор Паша Костомаров выстроил кадр так, что объектив совпал с извилинами, и уже после первого дубля мы увидели, что персонаж Сергея Пускепалиса стал трансформироваться, как мутант. У меня тогда от картинки на мониторе тоже мороз по коже прошел, и я понял, что и на этот раз сценарий словно «притянул» к себе то, что было нужно.
– В картине действуют три героя: Сергей, которого играет Сергей Пускепалис, Павел – Григорий Добрыгин и Природа…
– Этот последний персонаж занял самое главное место, но мы не стремились снять фильм для канала «National Geographic», где все так приторно-красиво, что уже на пятой минуте надоедает. Мы снимали про то, как человек без костылей-подпорок, подаренных ему цивилизацией, адаптируется в природе, когда он «голенький», и что с ним происходит. Работали на Чукотке, наблюдали за чукчами, живущими совсем по другим законам, в других взаимоотношениях с окружающим миром. Об умении народов Севера ориентироваться там, где, казалось бы, нет никаких примет и следов, предсказывать бурю и прочем ходят легенды. И поскольку наша жизнь там была очень насыщенной, мы хоть чуть-чуть смогли войти в этот мир, испытать трепет от своего погружения в природу. Поселились в тех же домиках, в каких живут герои фильма, делали себе печки-«буржуйки» из железных бочек, которыми «украсили» эту территорию полярники, проживающие там с тридцатых годов. Я в своей комнате развесил сценарий, разбив его на ячейки: часть моментов надо было снимать в одних погодных условиях, часть – в других. За окном – Северный Ледовитый океан, погода меняется чуть не каждые полчаса, но как-то получалось работать в соответствии с расписанием: «третий персонаж» словно шел навстречу. Был единственный день, когда мы не снимали: грянула жара – аж + 8 градусов, и все стали стягивать теплую одежду, загорать, радовались солнышку.
– Пускепалис родом с Чукотки, Добрыгин – с Камчатки, это случайно получилось?
– Как всегда – волею случая. Для съемок «Коктебеля» нам понабился мальчик-подросток, и кто-то посоветовал взять сына ученика Петра Наумовича Фоменко. Глеб Пускепалис действительно оказался очень интересным человеком, со своим внутренним миром, и только потом мы познакомились с его отцом, Сергеем, актером и театральным режиссером. Глядя на него, я понял, что фильм про врача-анестезиолога «Простые вещи», который уже вызревал в голове, приобрел лицо, и Пускепалис-старший дебютировал там, его партнером был Леонид Броневой. Обычно, когда я заканчиваю снимать одну картину, я должен представлять себе вторую. Вот и на этот раз я сказал: «Серега, хочу тебе предложить роль полярника». И услышал в ответ: «Леха, я всю жизнь мечтал о такой!..» А когда шел поиск места съемок, были встречи с сотрудником факультета географии МГУ, и один снимок, сделанный им, меня поразил – станция Валькаркай. Я рассказал о ней Пускепалису и услышал: «Я жил в соседнем районе». Второго актера мы искали долго, уже была готова экспедиция, закуплено три генератора, какое-то количество продовольствия, и тут подвернулся Гриша Добрыгин, который родился под Петропавловском-Камчатским. Так что опять – перст судьбы.
– Рок?
– Не то чтобы рок… Хочу рассказать один случай из детства: отец повел меня на концерт ансамбля Дмитрия Покровского. Его участники находили, собирали и исполняли подлинный фольклор, не адаптированный к современности, то, что сейчас называется модным словом «аутентизм». У руководителя было консерваторское образование, у всех певцов также хорошая школа за плечами, и то, что они делали, походило на некое колдовство. Меня сразил тот концерт. Потом Покровский был у нас дома и рассказывал, как они порой выезжали в поле, вставали в круг, брали вместе не ноту – тогда таких определений не было – и начинали петь так, что облака разбегались… Я – материалист по складу, но при этом, наверное, агностик, и уверен, что наша взаимосвязь с природой гораздо богаче, чем это описывает наука, и то поле, которое мы вокруг себя создаем, помогает, хранит. Но это не спиритизм, не медитация, просто мы – часть природы, хотя часто забываем об этом.
Марина ПАНФИЛОВА