Не в кошках дело

 Юлия ГРЕЧЕНКОВА
 Елена КУЗНЕЦОВА

Говорят, парни из воспитательной колонии в Алексине – совсем дети, и значит, им должны понравиться дрессированные кошки. Но Куклачев показывает их в самом конце выступления, да и то минут 15. Все остальное время он просто говорит с заключенными.

 Вечером артист дал большой концерт в Туле, но последние годы график гастролей он выстраивает таким образом, чтобы до основного выступления посетить колонии для несовершеннолетних. Так, Куклачев пообщался с воспитанниками уже 18 исправучреждений. Вопреки ожиданиям программа строится не на номерах с кошками. Это полтора часа рассказа о своей жизни. Она так и называется – «Задушевные беседы».
Куклачев говорит как обычный человек, нарочито актерствуя лишь изредка. Чем дольше длится выступление, тем четче вырисовывается мысль монолога. В каждой его истории сквозит: «Ребята, и мне было туго, я от вас ничем не отличаюсь».
– Для чего ты живешь? – спрашивает он рослого парня из первого ряда.
– Не знаю, – угрюмо отвечает тот. – Чтобы есть, спать, работать.
– И я так думал в твоем возрасте, – подхватывает Куклачев. – А потом стал искать цель.
Спустя время Куклачев обращается к парням снова:
– Вы себя любите?
– Да, – вяло подают голоса несколько ребят.
– Отчего-то многие уверены, что любят себя. Но как тогда вы здесь оказались? – с нажимом говорит артист.
Молчат. Переваривают.
За дверью все это время отрывисто и требовательно мяукают кошки. Куклачев привез их всего три. И еще пса, умеющего стоять на передних лапах. Когда клоуна спросили, почему так мало живности, он ответил коротко:
– Не в кошках дело, а в добром отношении к детям, которые никогда его не знали.
За все выступление они, дети, смеются в голос всего дважды. Первый раз – когда он рассказывает, как в юности с дворовыми друзьями пел под гитару: «По тундре, по железной дороге…» Другой – после его фразы о том, как «пришел домой убитый». Из контекста понятно: убитый горем. Но пацаны переглядываются и хихикают, дескать, «убитый», в смысле под наркотиками. Как школьники.
В душе им, отбывающим наказание за кражи, грабежи, нападения на людей, как говорят штатные психологи, – лет по 12. Преступления, за которые попали в колонию, чаще всего не были спланированы. Они просто брали то, что было доступно. Потому что по-другому никто не научил и потому что мозги у них, парней 14–19 лет, детские. Многие даже своего имени написать не умеют.
В Алексинской колонии отбывают наказание подростки из Тульской, Ивановской, Владимирской, Ярославской областей. Раньше в исправучреждении было несколько мастерских, перевоспитывали через трудотерапию, но сейчас остался только скромный швейный цех. Потому что несовершеннолетним закон запрещает работать много.
Говорят, что наколки – больше не обязательный атрибут тюремной субкультуры. Что взрослые зеки если и делают татуировки, то ради красоты, а не каких-то там смыслов. Но у этих юнцов – настоящие наколки с рваными синими контурами, перстни, вытатуированные на пальцах. Замечая, что кто-то разглядывает эти «картинки», они прячут руки.
У одного из парней  в расстегнутом вороте робы виднеется крестик. И кажется, когда Куклачев заводит разговор о боге, именно он, этот пацан, реагирует живее других. Хотя в целом то, о чем говорит клоун, – слишком тонко и сложно для понимания.
А потом в зал наконец запускают кошек. Реквизита для выступлений минимум: пара длинных шестов, по которым предстоит пройти зверькам. Куклачев предлагает их подержать самим воспитанникам колонии. И, думается, делает это не просто так. Смотреть из зала, как вышколенные животные выделывают трюки, – не самое интересное занятие. А вот участие в таком представлении – считай, терапия.
Холеная кошка ловко бежит по импровизированным рельсам и на финише тыкается носом в лицо парню, который держит их. Тот заливисто смеется. И весь зал впервые за вечер заходится в хохоте, искреннем, счастливом.
Куклачев потом говорит, что ребят надо было дважды сфотографировать: до выступления и после. Чтобы видеть, как они переменились.