Кельвес и другие: путем насилия и грабежа

По словам Владимира Кельвеса (дело было 08.01.1942 г.), из работников Чернской сельхозкомендатуры наибольшую активность в проведении в жизнь мероприятий, организованных оккупантами, проявлял Сошников. Этот человек, как говорил Владимир Густавович, когда-то в деревне Уготь Черноусовского сельсовета Чернского района имел собственную мельницу. А еще в той самой сельхозкомендатуре работал Петр Кутепов. О его деятельности наш следующий рассказ.

«Сознательно сбежал из Красной Армии»

ДОСЬЕ
Петр Федорович Кутепов. Родился в 1896 году в деревне Борзенки Чернского района Тульской области. Образование низшее (учился в сельской школе). В 1919 году служил в Красной Армии в составе 6-ой Донской кавалерийской дивизии в городе Саратове; состоял на воинском учете в Чернском райвоенкомате (рядовой состав). До 1928 года проживал в д. Борзенки Русинского сельсовета Чернского района. В 1928 году в Черни появился овощесушильный завод, куда Кутепов устроился приемщиком и где проработал по 1930 год. Затем по 1937 год являлся заведующим пунктом конторы «Госсортфонд». Проживал в Черни по ул. Народной. Имел паспорт, выданный в 1941 году. Беспартийный. Наград не имел. Заведующий хозяйством «Союзплодоовощ» в Черни с 1937 года по 15.10.1941 г. Эта структура прекратила деятельность в связи с продвижением немецкой армии к Черни. Был женат на Ксении Кутеповой, воспитывал 3 детей.
Когда «Союзплодоовощ» закрылся, Петр Кутепов, как он сам сказал сотруднику госбезопасности 14 марта 1942 года, пошел в истребительный батальон, «хотя я и ранее состоял в нем». А 23 октября 1941-го мужчина был призван в РККА Чернским райвоенкоматом. В составе 30 человек его направили в распоряжение Тульского областного военкомата. В оружейной столице из прибывших сформировали подразделение и отправили в сторону Алексина. Однако новобранцы не доехали до этого города километров двадцать. На второй день (29.10.1941г.) всех возвратили в Тулу. До областного центра оставалось идти примерно шесть километров. И тут появился самолет люфтваффе и открыл огонь. Часть бойцов вместе с Кутеповым разбежалась кто куда. Кутепов сразу же пошел домой, в направлении Черни, он уже знал, что она занята немцами. К нему «присоединились еще два человека, которые также следовали домой, из них я знаю только одного, фамилия его Зайцев Алексей, деревня Стрелецкое Чернского района». Кутепов еще раз уточнил: бросили свое подразделение и отправились по домам не все, а только несколько человек. Большая часть бойцов осталась на месте. Видимо, драпанули только местные или же самые неустойчивые. «Признаюсь, что сознательно сбежал из Красной Армии, мое дезертирство с фронта нельзя расценивать <иначе, кроме> как изменой Родине», – сказал Петр Кутепов 14 марта 1942 года, добавив: он пошел не к немцам, а к семье, находившейся в Черни.
– Значит, вы не желали защищать Родину? – прямо спросил сотрудник госбезопасности.
– Выходит так, – прозвучало в ответ.
В Чернь вместе с попутчиками Кутепов прибыл 8 ноября 1941 года. Восемь суток он никому не показывался на глаза. А 16 ноября к нему в квартиру пришел «старшина Черни Никольский с немецким солдатом, который предложил мне явиться вместе с ними в немецкую комендатуру, я вынужден был пойти, так как мне грозили оружием. Когда я пришел в комендатуру, мне комендант Кельвес вручил приказ для отправки его в Русинский сельсовет для вручения его председателю колхоза. Это поручение немецкого коменданта я выполнил».
В населенные пункты с поручениями германского командования Кутепов выезжал дважды. «В тех приказах, которые я получал от немецких военных властей, предлагалось колхозам и колхозникам представить в распоряжение немецкой сельскохозяйственной комендатуры транспорт – лошадей, повозки, а также <речь шла> о сдаче населением скота, – пояснил Кутепов 14.03.1942 г. – Дословно содержание приказов рассказать не могу, сейчас не помню. В каждом приказе предлагалось руководителям колхозов и колхозникам представить в указанный срок транспорт или сдать скот. В приказе угрожалось расстрелом тем, кто будет саботировать. Первый приказ, данный мне немецкой комендатурой на поставку тяглового транспорта, я возил в Русинский сельсовет и вручил его председателю сельсовета Есикову и сразу же я уехал обратно в Чернь. Второй приказ о сдаче населением скота немецким оккупантам я отвез Лобановскому сельсовету и вручил председателю сельсовета, фамилию его не помню. Вручив приказ председателю сельсовета, я остался на месте в этом селе, причем я сказал председателю сельсовета, что приказ выполнять не нужно. И вместе с председателем сельсовета угонял скот в лес, чтобы не достался немцам. Я возвратился в Чернь тогда, когда немцев выбили из Черни, когда в Чернь вступила Красная Армия». Кутепов добавил: в сельхозкомендатуре у немцев он не работал, вся его работа на оккупантов заключалась в доставке приказов в населенные пункты района. А кто еще работал на немцев, этого он «не знал». Не знал?..

Сперва паническое, потом пораженческое
Из составленного в Черни 26 марта 1942 года постановления о предъявлении обвинения Петру Кутепову: «Будучи призван в РККА, дезертировал, вернувшись домой на территорию Чернского района, оккупированную немецкими войсками, поступил на службу к фашистским захватчикам на должность инструктора сельхозкомендатуры, таким образом перешел на сторону врага, изменив Родине. Работая в названной должности, совместно с другими изменниками Родины активно помогал фашистским захватчикам в установлении фашистского режима на данной территории. По заданию немецких оккупационных властей выезжал в сельсоветы района, где принуждал председателей колхозов и советов являться на регистрацию в немецкую комендатуру, мобилизовал транспорт для нужд немецкой армии и развозил приказы немецких оккупационных властей о конфискации всего скота, зерна и транспорта».
26 марта 1942 года Петр Кутепов заявил, что виновным себя в предъявленном ему обвинении признает полностью. Хотя ранее говорил, что в комендатуре не работал... Теперь же сказал: да, являлся инструктором сельхозкомендатуры, по заданию немецких оккупационных властей выезжал в Лобановский, Русинский, Жерловский сельсоветы и заставлял председателей сельсоветов и колхозов являться на регистрацию в немецкую комендатуру. Да, по заданию Кельвеса выезжал в Русинский и другие сельсоветы с приказом о мобилизации транспорта на службу германской армии. В декабре 1941 года по заданию того же Кельвеса отвез приказ германских оккупационных властей в Лобановский и Русинский сельсоветы - в нем говорилось о конфискации всего скота, зерна и транспорта: как колхозного, так и лично принадлежащего колхозникам, рабочим и служащим; все это требовалось доставить в Чернь в течение 24 часов. А за невыполнение приказа виновных грозили расстрелять. «Я эти приказы отдал председателям сельсоветов и сам на работу в комендатуру не возвратился, так как немцы поспешно отступали», – сказал Петр Кутепов 26 марта 1942 года.
– Что вас заставило пойти на службу к фашистским захватчикам и изменить Родине? – спросил сотрудник госбезопасности.
– Отход частей Красной Армии, наступление немцев, беспрерывный обстрел и бомбежка с вражеских самолетов, когда я находился в рядах Красной Армии под г. Алексином, – все это на меня в значительной степени подействовало и у меня сложилось сперва паническое, а потом пораженческое настроение, в связи с чем я и дезертировал. Придя домой на территорию, оккупированную фашистскими захватчиками, из-за боязни репрессий со стороны немецких оккупационных властей я поступил на службу к фашистским захватчикам, только этим я могу объяснить совершенное мною перед Родиной преступление, – ответил Кутепов.
А 17 апреля 1942 года Петр Федорович еще раз рассказал о том, кто и где ему вручил приказ немецких оккупационных властей о конфискации всего скота, зерна и транспорта. Этот приказ ему вручил Владимир Кельвес в здании районной земельной управы. «Причем эти приказы получили очень многие инструкторы, которые были созваны на совещание Кельвесом». Кельвес после вручения приказа в присутствии Кутепова сказал всем инструкторам: «Отвезите этот приказ в сельсоветы и объясните председателям сельсоветов, чтобы они весь скот, зерно и транспорт доставили в Чернь».
– А как быть с теми, кто не будет выполнять этот приказ? – задал вопрос Кельвесу кто-то из присутствовавших.
– За невыполнение приказа – расстрел, – отреагировал Кельвес. – Это написано в приказе.
17 апреля 1942-го сотрудник госбезопасности уточнил, говорил ли Кельвес Кутепову о том, чтобы тот предупреждал председателей сельсоветов тормозить выполнение приказа? Кутепов ответил отрицательно. «Если бы он мне это сказал, то я не поехал бы в сельсоветы с этим приказом».

Переписывал или нет?

А теперь настало время рассказать читателям еще об одном фигуранте дела Кельвеса и его сослуживцев по сельхозкомендатуре. Это – Иван Чистяков.
ДОСЬЕ
Иван Андреевич Чистяков. Родился в 1900 году в деревне Беськово Чернского района, проживал там же. Из крестьян-середняков. Образование имел низшее, окончил 3 класса сельской школы и курсы бухгалтеров. До революции 1917 года и после нее работал по найму. Бухгалтер Чернского райпотребсоюза. Беспартийный. Наград не имел. Служил в РККА рядовым с 1919 по 1922 год. Состоял на воинском учете в Чернском райвоенкомате. Во время Великой Отечественной войны мобилизован не был, так как отбывал наказание (осужден в сентябре 1941 г. к 2 годам лишения свободы). Был женат на Анне Чистяковой, воспитывал 3 детей. Примерно до 07.12.1941 г. проживал в Беськово без определенных занятий. 7 декабря 1941 года пошел в Чернь в свою квартиру.
По словам Чистякова, в тот момент, когда он прибыл в Чернь, там оккупанты проводили перепись населения и «обратно никого и никуда из Черни не выпускали, и я остался у себя на квартире». 8 декабря в дом Чистякова пришел Павел Иванович Сошин, но хозяина на месте не застал.
– Пусть Чистяков завтра явится к заместителю бургомистра Никольскому, – наказал Сошин жене Ивана Андреевича.
И 9 декабря 1941-го Чистяков действительно предстал перед Никольским. Последний направил Чистякова в немецкую сельскохозяйственную комендатуру к районному агроному Кельвесу. Кельвес при первой встрече, правда, ничего определенного не сказал. Чистяков просто целый день проторчал в комендатуре, ничего не делая. Кельвес сказал коротко: «Явитесь завтра». Чистяков ушел и явился утром. В сельхозкомендатуре собралось около 30 человек. Появился Кельвес с немецким переводчиком. Собравшихся построили в ряд. И стали вызывать по одному человеку. Кельвес вручал каждому приказ о высылке подвод в Чернь. «Эти приказы мы должны были разнести по сельсоветам, причем с каждым из нас были посланы по два немецких солдата, – рассказал Чистяков сотруднику госбезопасности 24 марта 1942 года. – Вместе со всеми я тоже получил приказ, который в сопровождении двух солдат развез в четыре сельсовета: Лобановский, Круговской, Тургеневский и Синдеевский. Этим приказом немецкие оккупационные власти обязывали председателей сельсоветов направить определенное количество подвод в распоряжение коменданта, а за невыполнение этого приказа – расстрел. Я не знаю, зачем немецкие солдаты со мной поехали (очевидно, для охраны инструктора или для того, чтобы инструктор не вздумал податься в бега. – Прим. ред.). Я не знаю, в какой я должности работал в сельхозкомендатуре, так как мне об этом никто не говорил».
2 апреля 1942 года сотрудник госбезопасности попросил дать пояснения касательно размножения Чистяковым контрреволюционных листовок (то самое «Обращение», о котором мы уже писали). Тот сказал, что их не переписывал. Но видел, как это делали Сошин и Минаев. Между тем Н.В. Борзенков показал, что Чистяков участвовал-таки в размножении «Обращения». Чистяков назвал показания Борзенкова ложными.
– Вы привозили приказ немецких оккупационных властей о высылке подвод на службу германской армии в Лобановский сельсовет?
– Да. Приезжал я туда с двумя немецкими солдатами. Приказ я этот зачитал председателю сельсовета Амелину, по его просьбе.
Из составленного в Черни постановления о предъявлении обвинения Ивану Чистякову от 06.04.1942 г.: «В период оккупации Чернского района немецкими войсками поступил на службу к фашистским захватчикам на должность инструктора так называемой сельхозкомендатуры, изменив Родине. Работая в названной должности, совместно с другими изменниками активно помогал немецким оккупационным властям в проведении в жизнь фашистских мероприятий, направленных в ущерб военной мощи СССР. По заданию немецких оккупационных властей выезжал в сельские советы, где проводил мобилизацию транспорта на службу германской армии, развозил приказы по сельсоветам о конфискации всего скота, зерна и транспорта».
Чистяков сказал: виновным себя признаю частично. На службу к фашистам поступил «под силой оружия». В декабре 1941-го по заданию германских оккупационных властей выезжал в сельсоветы с приказом о мобилизации транспорта на службу вермахту. В декабре же развозил приказ немецкого командования о конфискации всего скота, зерна и транспорта в Синдеевский и Белинский сельсоветы. «Повторяю, что выполнял я эти распоряжения немецких оккупационных властей ради сохранения жизни». Имелись сведения, что в Лобановском сельсовете Чистяков угрожал тамошнему председателю расстрелом в случае невыполнения приказа о мобилизации транспорта. Чистяков пояснил: он вручил приказ предсельсовета Амелину и по его просьбе прочитал этот самый приказ, «но угроз я не наносил». «Правда, в этом приказе было сказано, что за невыполнение его виновные будут привлечены к суровой ответственности вплоть до расстрела», – сказал Чистяков.
– Кем был подписан этот приказ? – задал вопрос сотрудник госбезопасности.
– Райагрономом Кельвесом.
А вот 10 мая 1942-го Иван Чистяков рассказал подробнее о том, как он поступил работать в сельхозкомендатуру – с его слов, дело было 7-8 декабря 1941-го. Как мы уже писали выше, Чистяков прождал Кельвеса в комендатуре весь день, последний пришел только вечером и отпустил кандидата на новую должность домой до завтра. А на следующий день райагроном Кельвес вручил Чистякову приказ о мобилизации транспорта на службу вермахту, велел развезти его по сельсоветам, что Чистяков и сделал. «Возвратившись из района, я подал заявление Кельвесу, чтобы меня использовали в сельхозкомендатуре по моей специальности счетным работником, не посылая в район. Но мне в этом отказали из-за отсутствия вакантных должностей по моей специальности, хотя официально мне в этом не отказывали. Я продолжал работать в должности инструктора сельхозкомендатуры и 16 декабря 1941 г. я развозил приказ немецких оккупационных властей по сельсоветам о конфискации всего скота и зерна». Чистяков по-прежнему стоял на том, что он в Лобановском сельсовете при вручении приказа о мобилизации транспорта не наносил угроз колхозникам, отказывающимся выполнять фашистский приказ. А заявление Амелина, которое после этих слов зачитали Чистякову, назвал ложным. «Сам Амелин с немцами куда-то уходил, но я оставался на квартире».

Дом сгорел. Карточка тоже
Об Андрее Подчуфарове мы уже писали в одной из публикаций. Теперь расскажем об этом человеке подробнее. Он являлся военнообязанным, до оккупации Чернского района состоял на спецучете, в связи с чем в РККА призван не был. Состоял на воинском учете в Чернском райвоенкомате (запас 2 категории). 1 апреля 1942-го в разговоре с сотрудником госбезопасности Андрей Васильевич поведал о причине исключения из рядов ВКП(б). «Турнули» из партии его за то, что он, находясь на оккупированной немецкими войсками территории, не сохранил кандидатскую карточку. Со слов Подчуфарова, он спрятал документ в стене своего дома, что в деревне Стрелецкая Слобода. А дом этот подпалили немцы при отступлении – вот как они «отплатили» своему помощнику. Огонь уничтожил и жилье, и карточку. А как так вышло, что Подчуфаров оказался на оккупированной территории? 21 октября 1941-го он поехал в Липицкий район к родственникам. Там планировал оставить семью. А сам собирался выехать в Тулу в распоряжение областной конторы Госбанка. «Но устроить семью на жительство мне не удалось из-за отсутствия помещения. 25 октября 1941 года я вместе с семьей возвратился в Чернский район в деревню Стрелецкая Слобода на прежнее место жительства, – вспоминал Андрей Подчуфаров. – Приехал я примерно в 12 часов дня, а тут вскоре вступили в Чернь немецкие танки, и я остался на оккупированной территории».
– Когда вы приехали, тогда ваше село было занято немцами? – спросили Андрея Васильевича.
– Нет, Стрелецкая Слобода не была занята.
– Значит, у вас была возможность уйти из деревни до вступления немцев?
– Да, такая возможность была, если бы я сразу по приезду в названное село пошел, но я хотел приготовиться, то есть что-нибудь с собой захватить.
– Почему же вы не ушли из деревни Стрелецкая Слобода до вступления в нее немцев?
– Я хотел определить свою семью куда-нибудь на жительство в другую деревню, боясь, что ее немцы будут подвергать репрессиям, но не успел этого сделать, так как немцы быстро заняли наше село. Поэтому и не ушел своевременно в тыл, остался на оккупированной территории.
Подчуфаров добавил: некоторые жители Стрелецкой Слободы знали, что он – коммунист. В ноябре 1941-го его встретил солдат вермахта и отвел к заместителю бургомистра Никольскому. Во время ареста партбилета при себе у Подчуфарова не было. Документ мужчина уже спрятал в стене дома, в котором жил. Никольский переговорил с переводчиком и... посадил Подчуфарова в тюрьму. Там Андрей Васильевич просидел трое суток. После этого его и других арестованных направили по шоссейной дороге к станции Чернь. Подчуфаров сбежал и пришел домой.
До 5 декабря 1941-го он жил дома, ничем не занимался. А с 5-го уже работал в немецкой сельхозкомендатуре инспектором (наверное, это синоним слова инструктор). Как он туда устроился? В первых числах декабря Подчуфарова вызвал к себе замбургомистра Никольский.
– Нужно работать, иначе тебя будем считать партизаном и расстреляем, – предупредил Никольский и после этого направил Андрея Васильевича в сельхозкомендатуру к ее руководителю Владимиру Кельвесу. «Кельвес В.Г. мне вручил приказ немецких оккупационных властей о высылке подвод колхозами и велел мне ехать с этим приказом в Казаринский сельсовет, – сообщил Андрей Подчуфаров сотруднику госбезопасности 2 апреля 1942-го. – Я поехал в названный сельсовет и вручил этот приказ председателю сельсовета Шаеву. Одновременно по распоряжению Борзенкова Николая Васильевича, работавшего в то время землеустроителем сельхозкомендатуры, я взял из двух колхозов – «6-й съезд Советов» и «13-й партсъезд» – земельно-шнуровые книги и принес их в сельхозкомендатуру. В середине декабря 1941 г. Кельвес собрал совещание инспекторов и других работников сельхозкомендатуры, на котором зачитал приказ немецких оккупационных властей о конфискации всего скота, зерна и транспорта. После чего дал установку, чтобы весь скот и зерно были доставлены в Чернь в течение 24 часов, при этом заявил: «О выполнении этого приказа доложить в сельхозкомендатуру по истечении суток. В случае невыполнения этого приказа лица, виновные в этом, будут подвергнуты расстрелу». Мне было дано задание отвезти этот приказ в Казаринский, Чермошенский, Федоровский и Орловский сельсоветы. Приказ этот я отвез и вручил его председателям названных сельсоветов, но в сельхозкомендатуру я докладывать не вернулся и проживал в колхозе «Ленинский путь» Казаринского сельсовета до освобождения района от фашистских захватчиков».
2 апреля Подчуфаров объяснил сотруднику госбезопасности, отвечая на вопрос, как так вышло, что он, коммунист, поступил на службу к фашистам: «Боясь преследований со стороны немцев, я поступил на службу к фашистам, причем не добровольно, а под силой оружия. Я признаю, что своим поступком изменил партии и Родине».
Из составленного в Черни 12.04.1942 г. постановление о предъявлении обвинения Андрею Подчуфарову: «В период оккупации Чернского района немецкими войсками поступил на службу к фашистским захватчикам на должность инструктора так называемой сельхозкомендатуры. Изменив Родине, работая в названной должности совместно с другими изменниками Родины, активно помогал немецким оккупационным властям в проведении фашистских мероприятий, направленных в ущерб военной мощи СССР, выезжал в сельсоветы по мобилизации транспорта на службу германской армии, развозил приказы немецких оккупационных властей о конфискации скота, зерна и транспорта и контролировал их выполнение».

Тут помню, тут не помню
12 апреля 1942-го года Андрей Подчуфаров в разговоре с сотрудником госбезопасности заявил: виновным себя признаю частично. Так, он не согласился с тем, что контролировал выполнение приказов, которые он по заданию немецких оккупационных властей развозил по сельсоветам.
– Вы отбирали в колхозах земельные шнуровые книги? – спросили Подчуфарова в тот день.
– Да, по заданию землеустроителя сельхозкомендатуры Борзенкова Н.В. я взял две земельные шнуровые книги в колхозах и привез их в сельхозкомендатуру.
А добровольно или нет Подчуфаров подавал заявление о приеме на работу в Чернскую сельскохозяйственную комендатуру? 10 мая 1942-го тот сказал, что такого заявления не подавал. А вот Кельвес указал обратное, отреагировал тут же сотрудник госбезопасности. Подчуфаров, впрочем, не согласился с этим утверждением своего бывшего руководителя.
Читателям наверняка интересно было бы узнать, а какой была структура сельхозкомендатуры. Об этом в деталях сотруднику госбезопасности рассказал 27 февраля 1942-го Иван Кондратов.
ДОСЬЕ
Иван Кондратьевич Кондратов. Родился в 1897 году в деревне Коломенка Липицкого района Тульской области. В период оккупации Чернского района до 27 октября 1941-го находился в д. Липицы; с 27.10.1941 г. по 18.12.1941 г. проживал в Черни. До 11 декабря нигде не работал. А с 11.12.1941 г. до 18.12.1941 г. работал в сельхозкомендатуре в Черни.
«Всю работу возглавлял райагроном Кельвес Владимир Густавович, – сказал Кондратов. – Сельхозкомендатура имела целую сеть подотделов: заготконтора (организация по заготовкам мяса для немецкой армии), контора «Кожсырье» (проводила заготовки и отправку кожсырья для немецкой армии, занималась изготовлением валеных сапог, пошивкой полушубков). Организовывался молочный завод и другие организации. Для проведения всей работы была создана целая сеть агентов или, как их называли, инструкторов сельхозкомендатуры. Сельхозкомендатура была создана с той целью, чтобы организовать помощь немецкой армии в снабжении продовольствием и другими видами продукции сельского хозяйства, а также готовыми изделиями: валенками, шубами и другими – путем вовлечения в это дело враждебного советской власти элемента, неустойчивых, а подчас и честных граждан путем насилия. Вся работа проводилась под видом легальности. Продукты заготовлялись якобы в плановом порядке путем разверстки по колхозам, а на деле все заготовки проводились путем насилия и грабежа у мирного населения оккупированного района».
Что должны были делать инструкторы? В круг их обязанностей входили все виды работ, выполняемых сельхозкомендатурой по заданию немецкого командования: все виды заготовок, высылка подвод, вызов на регистрацию старшин и старост. И даже подготовка к весеннему севу (как видите, оккупанты собирались обосноваться в Чернском районе надолго). А также объявление приказов немецкого командования среди населения.
Иван Кондратов, разумеется, знал многих сослуживцев. Иван Андреевич Чистяков – инструктор, бывший бухгалтер райпотребсоюза. Василий Иванович Попов – инструктор, бывший работник райпотребсоюза. Андрей Васильевич Подчуфаров – инструктор, бывший работник Госбанка. Иван Федорович Дагаев – инструктор, бывший работник педучилища. Иван Павлович Сотников – инструктор, бывший работник Чернской конторы «Заготскот». Алексей Павлович Должиков (по другим данным, Долженков) – инструктор, бывший работник райконторы «Утильсырье», дезертир. Ион Мартынович Потапкин – инструктор, бывший работник головного буфета станции Скуратово. Семен Михайлович Бойченко – инструктор, бывший работник конторы «Союзплодоовощ» (станция Чернь). Федор Иванович Сошников – инструктор, бывший кулак-мельник из д. Уготь. Николай Иванович Самойлов – инструктор, бывший работник Чернского сельпо. Григорий Иванович Касатиков – инструктор, бывший завхоз средней школы в Черни. Алексей Григорьевич Жуликов – инструктор, бывший работник райконторы «Заготживсырье». Петр Федорович Кутепов – инструктор, бывший работник райконторы «Союзплодоовощ». А еще были агенты, специализирующиеся на заготовках мяса: Иван Николаевич Васильев (завконторой), Николай Иванович Шамраев (заместитель завконторой, бывший работник «Заготскот»), Георгий Николаевич Гришин (бывший завхоз средней школы в Черни), Пантелей Васильевич Руднев (работник ресторана). Алексей Алексеевич Хнычков – работник райпотребсоюза. На агентов по заготовкам мяса возлагалась обязанность по заданиям сельхозкомендатуры изымать в колхозах скот – по доведенному им, агентам, плану. Давалось задание агенту, прикрепленному к колхозу, выехать в колхоз. Он, агент, должен был объявить старосте под расписку об изъятии скота в колхозах и у колхозников. Если по истечении установленного срока скот не выводился на заготпункт, то агент должен был выезжать вторично и добиваться выполнения. Скот выводили сами колхозники или колхозы, объяснял Кондратов, а агенты в этом деле не обязаны были участвовать.

Мы продолжаем разговор о людях, работавших в период оккупации в Чернской сельхозкомендатуре, и о людях, которые общались с ее инструкторами и руководителем. Конечно, сегодня уже вряд ли мы найдем очевидцев, лично видевших и близко знавших Кельвеса, Крылова, Кутепова... Время, время... Но многое о них сохранилось в материалах, предоставленных редакции пресс-службой Управления ФСБ России по Тульской области. Дадим слово Сергею Ливенцеву.

ДОСЬЕ
Сергей Евдокимович Ливенцев. Родился в 1891 году в селе Черноусово Чернского района, проживал в Черни по ул. Ленина (с 1933 года). Из крестьян-середняков. Образование низшее (3 класса сельской школы). В ВКП(б) не состоял. Наград не получал. До революции 1917 года занимался крестьянским трудом, а после - рабочий. Служил в РККА с 1919 по 1921 год; в 1942-м был снят с воинского учета по возрасту. Имел паспорт, выданный в 1941 году. Охранник Чернского госбанка. Был женат на Александре Ливенцевой, воспитывал 2 детей.
В период оккупации Чернского района Сергей Ливенцев находился в Черни, работал «по приказанию оккупационных властей по уходу за скотом» на заготовительных пунктах. По его словам, он знал Алексея Степановича Зайцева – но мало.
– Вы приводили немцев на квартиру к Зайцеву? – задал вопрос сотрудник госбезопасности 15 апреля 1942 года.
– Нет. Я немцев ни к кому на квартиру не приводил, в том числе и к Зайцеву А.С., – ответил Сергей Ливенцев. – Но один раз был такой случай. Дату я точно не помню. Ко мне на квартиру ночью пришли из немецкой комендатуры двое, один из них русский, последний сказал, что у вас есть партизан Зайцев и сказал адрес, где он живет. Я же сказал, что он не партизан. После этого пришедшие из комендатуры взяли с собой квартировавших у меня троих немецких солдат и ушли. Я же с ними никуда не ходил. После, как только возвратились эти солдаты, мне сказали, что он не партизан и что его отпустили. Примерно через неделю после этого случая я встретился с Зайцевым и рассказал ему, как немцы спрашивали меня о нем.
Самое интересное, что спустя десятилетия после войны сотрудники госбезопасности вновь побеседовали с Сергеем Ливенцевым, в ту пору уже пенсионером. Он сообщил, что знал райагронома Владимира Кельвеса, бухгалтера Чернской конторы «Союзплодоовощ» Николая Васильевича Борзенкова, заготовителя из Черни Ивана Крылова, главбуха Чернского райпотребсоюза Ивана Чистякова, а «Зайцева, Кутепова и Подчуфарова я не знал или во всяком случае не помню их». Но ведь в 1942-м Ливенцев говорил, что встречался с Зайцевым. На эту нестыковку сотрудник госбезопасности, конечно же, обратил внимание. Сергей Евдокимович пояснил, что Зайцева не помнит. Не помнил он и эпизод с розыском немцами Зайцева. И ничего не знал о пособнической деятельности Кельвеса, Н.В. Борзенкова, Крылова и Чистякова. Ливенцев добавил, что в период оккупации Чернского района ничем не занимался и нигде не работал. Забыл, что ухаживал за скотом? Правда, когда его спросили, работала ли в период оккупации контора «Заготскот», подтвердил: работала в Черни, и он в ней работал по уходу за скотом, «но кто послал меня на эту работу, я сейчас не помню за давностью времени».

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
На фото Сергея Киреева: реконструкция событий 1941 года в Тульской области
Благодарим пресс-службу УФСБ России по Тульской области за предоставленные материалы