Борис Галкин: Нам не хватает трепета!

Марина ПАНФИЛОВА
Елена КУЗНЕЦОВА

– Понятия не имею, о чем буду говорить, это будет чистая импровизация, – поделился Борис ­Сергеевич перед началом. – Нечасто приходится вести подобные уроки, но поскольку мне и самому это интересно, соглашаюсь, а дальше все зависит от состава аудитории. Если там присутствуют не только студенты, но и профессионалы, то вызывать последних на сцену, чтобы сыграли этюд на память физических действий, – нелепо…
А темы этюдов приходят в голову по ходу общения. К примеру, Михаил Чехов много раз своим воспитанникам давал задание: показать, как человек бросает спичку в бутылку – и вдруг видит, что она по-прежнему лежит на столе. Почему? Отверстие в дне? Промахнулся? И дальше экзаменуемым нужно было интересно, правдиво и привлекательно изобразить этот казус.

– Вы раньше приезжали в Тулу?
– Да, неоднократно, с театрами, в которых работал – на Таганке, Сатиры. Я Тулу очень люблю: город-герой, одно слово…

– Тем более что всегда играете героев. У зрителей, а особенно у зрительниц вы ассоциируетесь с защитником, бравым офицером, который спасает, борется за справедливость…
– Так получилось, что эти роли мне принесли наибольшую известность, полюбились зрителям, хотя я играл и характерных героев.

– Да, романтик из картины «Путешествие будет приятным» сделан совсем в другом ключе.
– Таких персонажей было немного, но они мне дороже тех, о которых было сказано раньше: в боевиках сниматься легко, даже если это приключенческая лента и приходится работать и жить в сложных условиях.
А интерес мой лежит в показе личности, судьбы, о чем и говорю студентам. Потому что сегодня и в кино, и на сцене мы теряем характер человека, его образ, особенность, неповторимость. А это – самое дорогое.

– Играть суперменов трудно физически, а вы – в хорошей форме.
– Да, чтобы вершить подвиги, бегать, прыгать через заборы и в окна, нужно прилагать определенные усилия, в прошлом я занимался спортом. Сейчас – только физкультурой, и уже многое дается не так легко, как еще лет десять назад, когда мне было шестьдесят с небольшим.

– Чего, по вашему мнению, не хватает сегодняшним исполнителям?
– Как отмечала Фаина Григорьевна Раневская, «не хватает трепета»! И Юрий Петрович Любимов говорил: «Когда выходите на сцену – это пламя, огонь, вы должны полыхать!» А волнения-то и нет – ни на сцене, ни в зале, что понятно.
Александр ­Сергеевич Пушкин очень точно сказал: «Истинность страстей, правдоподобие чувствования в предполагаемых обстоятельствах…»
Но истинность страстей – это не ужастики какие-то, нагоняющие страх, а высота человеческого духа, вызывающая восхищение, а этого мало совсем…

– Но подобное возможно только в театре, экран такого горения сегодня не подразумевает?
– Не то что не подразумевает, там никто не знает, как это делается. Однажды мне предстояло в сериале «Тайга. Курс выживания» играть чудаковатого учителя средней школы, который многое умеет делать, но по жизни – не от мира сего: наивный и светлый, как ребенок, и дети его любят, потому что он – такой же, как они. И я предложил режиссеру: «А давайте я его ярко сыграю, на открытых чувствах!» На что тот лаконично ответил: «Не надо…» Вот это характерно для многих проектов: не надо – и все, пусть будет серенькая красочка.

– Борис ­Сергеевич, как вы относитесь к тому, что в наши дни классику стараются осовременивать?
– Я считаю, что это – издевательство: и над классикой, и над зрителем.
В сущности интерпретация по принципу «я так вижу» – это эгоизм, творческий и личностный. Всем, кто им страдает, нужно садиться за парту и лучше всего бы – к Георгию Товстоногову, который себе ничего подобного не позволял, был последователем театральных традиций, фактически – исповедовал их.
Георгий Александрович погружал себя в тему, знал все о произведении – историю создания, судьбу каждого персонажа: для него работа над спектаклем была исследованием.
Постановки Товстоногова адресованы зрителю и потому – незабываемы: люди благодарны за это чудо. И каких артистов он воспитал, это – основа нашей театральной и киношколы.
Что же касается сегодняшних так называемых интерпретаций, то их создатели забывают самое главное – зачем они пришли в эту профессию.
А ведь цель режиссера – увлечь, направить, восхитить, потрясти зрителя, а не тешить свое воображение и самолюбие, «любить себя в театре».
Недаром Виктор Петрович Астафьев говорил: «Сегодня в искусстве нет ничего выдающегося: либо серость, либо – разноцветная глупость…»
Я такие постановки смотреть не могу, ходил в некоторые театры в Москве, в Питере – не буду называть имена постановщиков, – но смог выдержать минут двадцать и уходил.
И не понимаю до сих пор: зачем?.. Ведь берут произведения Чехова, Ремарка, Шоу, а узнать драматургов нельзя. И хорошие актеры не спасают: там видна только рука режиссера, и это лишает зрителя радости, эстетического наслаждения. Даже в БДТ видел нечто, посвященное «Войне и миру», где от Льва Николаевича Толстого не осталось ничего! Я не сразу понял, о чем речь, у жены даже переспрашивал: а на что мы ходили?..
И бедные артисты: их посадили, как морковки в грядку, выдергивают по ходу действия – это же издевательство!

– Есть опасность, что молодое поколение актеров и зрителей будет считать это нормой?
– В том-то и ужас, что так воспитывают сегодня сознание публики, но этому надо максимально противиться – всем нам. И я абсолютно убежден, что в провинции, богатой талантами, всегда есть большой потенциал. Я часто езжу по стране, вижу работы режиссеров и актеров и чувствую публику в залах, ее волнение и трепет, с которыми она относится к настоящему искусству, подлинному, а не замысловато-лукавому.