Не может быть, чтобы это все кончилось только жизнью…

Подобное вольное переложение знаменитой фразы допустимо сделать, опираясь на мнение Павла Басинского, а ему в этом вопросе можно доверять. На сегодня из-под его пера вышло уже пять книг, полностью посвященных Льву Николаевичу и его близкому окружению.

Последнее из опубликованных произведений Басинского «Соня, уйди!» открывает читателю Софью Андреевну не как жену, преданную подругу и литературного помощника гения, а как личность самоценную и не менее легендарную, чем ее великий муж. Судьбе и страстям этой неординарной женщины, жившей даже не «для Толстого», а, скорее, «о Толстом», посвящена была и лекция, прочитанная Павлом Басинским в Доме культуры «Ясная Поляна» в минувшие выходные.

О самой «канонической» в русской литературной среде и, в то же время, столь противоречивой семье продолжили беседу с автором «Тульские известия».

- Вы детально исследовали судьбу супругов Толстых. На Ваш взгляд, это был все же счастливый брак?

- В первые 15 лет он точно был счастливым. Хотя, без конфликтов, конечно, не бывает, ни одной семьи. Но, тем не менее, с 1862-го по 1877-ой, возможно даже, 1878 год – до окончания Толстым работы над «Анной Карениной», между супругами было взаимопонимание. Они четко понимали, чего оба хотят от семьи, и это не входило в противоречие.

Лев Николаевич хотел, чтобы семья была многодетной, богатой – поэтому и требовал высокие гонорары. Катков (издатель - комм. «ТИ») платил ему 500 рублей за лист в то время как, например, Достоевскому – 250 рублей за лист. Толстой именно выбивал такие гонорары. Он из «Современника», от Некрасова, ушел не только потому, что расходился с тем по идейным соображениям. Просто Некрасов не мог платить такие авторские, как Катков.

Толстого на этом этапе вполне можно назвать стяжателем. Он активно скупает Самарские земли, понимая, что потом их выгодно продаст. И те действительно впоследствии выросли в цене… Это все не значит, что он плохой. Он нормальный: помещик, писатель, хозяин, муж и глава многодетной семьи.

И Софья Андреевна изначально, с того момента, как выходит за него замуж и переезжает в Ясную Поляну, безусловно, ставит своей целью служение этому человеку, понимая, что это и писатель большой, и крупная личность. Она его любит бесконечно. Принимает и разделяет его цели. Между ними взаимопонимание.

Но когда у Толстого происходит духовный переворот, когда он отказывается от собственности, хочет отдать все права на свои сочинения, жить на земле, работать на огороде, а имущество раздать нищим, - начинается конфликт. Потому что, когда он на Сонечке женился, он предлагал ей один проект семейной жизни, а спустя годы предлагает проект ровно противоположный. А они уже прожили 15 лет, у них на тот момент семь детей… Отсюда коллапс.

- Семейная жизнь Толстых – это всегда проект?

- И вполне определенный. Лев Николаевич проектировал свою семейную жизнь и не делал из этого тайны. В одном из писем с Кавказа тетушке (Татьяне Александровне Ёргольской – прим. «ТИ») он в подробностях описывает, как будет выглядеть его будущая семья: все хорошо, много детей, в гостях брат Николай – дядя, которого все обожают; тут же сама тетушка в простеньком платье… Потом он и в «Утре помещика» описывал, как должна выглядеть его семья.   

Это был проект, и Софье Андреевне он был известен, и она приняла его. А в конце семидесятых при все той же неукоснительности исполнения сам проект Толстой кардинально меняет…

- То есть, существует четкая временная граница, когда все начало рушиться?

- В общем, да. Настоящий семейный кризис начинается в 1881 году. Это связано еще и с тем, что семейство переезжает в Москву: старший сын Сергей учился в университете, и Софья Андреевна боялась оставлять его наедине с соблазнами городской жизни; Танечка – уже невеста, а круг женихов в Москве куда шире и интересней; Илье и Лёве подходило время поступать в гимназию, а тульские, несомненно, уступали московским. Лев Николаевич, кстати, сам устроил сыновей в Поливановскую – лучшую  частную гимназию Москвы.

Словом, для переезда в Москву были многие резоны, но сам Толстой переезжать не хотел, он вообще город не очень жаловал. Тем не менее, он соглашается, едет сам, покупает дом в Хамовниках…

Но здесь начинает реально страдать. Деревенская жизнь ему понятна, а городская неприятна. Он видит малолетних проституток, нищих, городскую «грязь». Его это раздражает страшно.

В это время начинается переосмысление, духовный переворот, что у Толстого и в дневнике отражено. Дневникам с 1881-го и в продолжении нескольких последующих лет он даже дал отдельное название «Записки христианина».   

Толстой становится не просто христианином, а христианином практическим, которому долженствует исполнять все то, что говорил Христос. Сказано «отдай рубаху ближнему» – значит отдай. Не убий – значит не убий ни при каких обстоятельствах, а есть армия… И так далее.

- В семейном разладе Толстых того периода нередко винят «толстовцев». Были это, по-вашему, на тот момент отношения только двух людей, или семейная жизнь дала трещину не без помощи извне?

- Конечно, определенную роль сыграл Владимир Григорьевич Чертков. Личность сложная, иногда его прямо-таки чертом изображают. Какой-то Чертков влез в семью Толстого и разрушил ее!

Ну, во-первых, не «какой-то Чертков», а князь, сын богатейших родителей: мать обласкана при дворе, отец – крупный военачальник. А он кладет себя всего к стопам Толстого, становится его «апостолом».

Но, с другой стороны, несомненно, они с Софьей Андреевной не могли поделить Льва Николаевича. Жена считала, что Толстой принадлежит ей, принадлежит семье – и она имела на это право! А Чертков видел Льва Николаевича принадлежащим безраздельно тостовцам, той идее, которую он пустил в мир, и которой теперь должен служить. Это тот случай, когда первый ученик начинает со временем диктовать уже учителю. Мол, ты сказал так, вот и поступай, как сказал. Что же ты сам живешь не так, как проповедуешь?..

Безусловно, Чертков вносил в семью разлад. Роль его неблаговидна и неблаговидна тем более, что он действовал через Сашу (Александру, младшую дочь Толстого – прим. «ТИ»), которая в последние годы жизни отца находилась под полным влиянием Владимира Григорьевича. Даже не «толстовка» была, а «чертковка».

Надо понимать, что он был человек внешне привлекательный, необыкновенно умный, хорошо образованный и, безусловно, харизматичный. Человек, который каким-то образом умудрялся дружить одновременно с большевиками и английской аристократией. Интересный и сильный мужчина. Кроме того, Александра находилась под влиянием идей отца, а Чертков был их наиболее радикальным проводником.

В воздействии на Толстого через дочь был со стороны этого человека определенный момент подлости. Если бы Лев Николаевич написал литературное завещание на Черткова, того попросту растерзала бы пресса, общественность. А тут, вроде бы, на дочь написал. Хотя и с запиской, что распоряжаться всем будет Чертков…

-  Ваша книга – в форме диалога. Получался ли этот диалог у Толстого и Софьи Андреевны?

- Книга в форме диалога родилась спонтанно. Мне давно предлагали написать биографию Софьи Андреевны, но я отказывался, будучи убежден, что мужчина не сможет понять всего в этой очень сложной женщине. А потом как-то мы с Катей (Екатериной Барбаняга, соавтором книги «Соня, уйди!» – прим. «ТИ») придумали эту форму диалога. Она смотрит на эту историю со своей, женской точки зрения. Я – со своей, мужской. Мне кажется, мы находим там определенное взаимопонимание.

А то, что происходило между Толстым и Софьей Андреевной, нельзя назвать диалогом. Это была любовь, в первую очередь. Когда читаешь их переписку, даже уже в далеко не юном возрасте, - там такие страстные строки, я вас уверяю!

#a0a0a0;">Павел Басинский зачитывает на лекции отрывки из переписки супругов Толстых.

Когда в семье возник конфликт, они искали компромиссы, и долгое время находили их. Она – понимая, что живет с великим человеком. Он – осознавая, что нельзя своих ближних гнуть под свои идеи. Это как раз то, чего ему не могли простить толстовцы. А Лев Николаевич мучился: как можно нести зло своим самым ближним людям, заставляя их делать то, чего они не хотят? Семья, действительно, не готова была безоглядно следовать за Толстым в тот период…    

- Так был ли Толстой создан для семьи? Или он для вечности, и его радикальные последователи в чем-то правы?

- Трудно сказать. Если бы он не женился, у него не было бы детей, он прожил бы другую жизнь, и это был бы другой Толстой. Как тут можно гадать?

И, если мы говорим, что Толстой не был создан для семьи, то кто из писателей был для нее создан? Лев Николаевич прожил со своей женой 48 лет, родил 13 детей, сегодня прямых потомков Толстого больше 350 человек. Назовите мне еще писателя, который породил бы такое количество толстых? Или диккенсов, к примеру.

- Количество потомков и толстых, увы, никогда не бывает эквивалентно…

- Ну почему? Это, прежде всего, очень сильный род. Ведь Лев Николаевич, помимо прочего, был продолжателем рода Толстых, ведущего отсчет от Василия Темного. Древнее рода Романовых.

А сам Лев Николаевич – и это важный момент – единственный продолжатель линии Толстых-Волконских в своем поколении. Его брат Николай был холостяком и рано умер, Дмитрий жил с проституткой, выкупленной им из публичного дома, и у него не было детей; Сергей – в гражданском браке с цыганкой из певческого хора, лишь спустя годы с ней обвенчался…

И для Льва Николаевича было важно, что он – единственный прямой продолжатель древнего рода по мужской линии. Не случайно в «Войне и мире» как старик Болконский выведен Николай Сергеевич Волконский, старший Ростов – дед Толстого, отец Николая Ильича, а сам Николай Ильич «читается» в Николае Ростове… Тема семейных связей и родовой преемственности для автора была важна.

Создан Толстой для семьи или нет? С одной стороны, многим известна фраза из письма Софьи Андреевны, что «народив кучу детей, он не умеет найти в семье ни дела, ни радости, ни просто обязанностей». С другой, и это доподлинно известно, он занимался с детьми: и математикой, астрономией, и греческим языком, и гимнастикой, верховой ездой… Считать, что семья была не важна для него, было бы несправедливо.

- Сама Софья Андреевна, по многим свидетельствам, была многогранной и разносторонне талантливой женщиной. Была ли жизнь Толстых противоборством двух творческих личностей?

- Думаю, что Софье Андреевне недоставало возможности раскрыть себя полностью. Она действительно была талантлива во многих областях, но не реализовалась в них. Она была неординарным фотографом, очень хорошо рисовала, скульптурой занималась, вышивала совершенно потрясающе, коврики удивительные ткала в греческом стиле…

#a0a0a0;">Не многие знают, что из дошедших до наших дней известных #a0a0a0;">снимков#a0a0a0;"> Толстого едва ли не #a0a0a0;">половина#a0a0a0;"> сделана его женой. Софья Андреевна, без сомнений, была талантливым #a0a0a0;">фотографом#a0a0a0;">: #a0a0a0;">снимки#a0a0a0;"> ее не только художественны, но и #a0a0a0;">удивительно#a0a0a0;"> прозорливы. 1901 год. Крым. За спиной отца, как в жизни, Александра - #a0a0a0;">любимая#a0a0a0;"> дочь, тень и верный страж.

#a0a0a0;">

Но... у нее попросту не хватало времени, чтобы реализоваться в каком бы то ни было творчестве.

Это угнетало ее в определенном смысле. Но при этом Софья Андреевна понимала, в отличии от сына, Льва Львовича, что соперничать с Толстым нельзя. Понимала, что главное назначение в ее жизни – быть женой Толстого.

- Как Вы считаете, в какой момент это понимание пришло? Едва ли восемнадцатилетняя Соня, выходя замуж, отдавала себе отчет, что отныне живет не просто с человеком, а с мировым достоянием…

- Может быть, и не сразу, но почти сразу. По крайней мере, выйдя за него замуж, она тут же демонстрирует готовность жить в интересах мужа. Не многие знают, но Толстой предлагал Соне три варианта развития событий после свадьбы. Первый – остаться в Москве: он готов был покинуть Ясную Поляну и жить в городе, чтобы не отрывать Соню от родителей. Второй – поехать за границу: он сам дважды уже совершил заграничное турне, а Соня никогда за пределы России не выезжала (и, как в результате окажется, ни разу за всю жизнь за границей не побывает). Третий – сразу же после свадьбы ехать в Ясную Поляну. Она выбирает последний.

Я думаю: может быть, ей и хотелось за границу, может и хотелось  остаться в Москве. Но Софья выбирает деревню. В первую очередь потому, что прекрасно знает: он хочет туда.

Понимала ли она тогда, что ее муж будет мировой гений? Может быть, в то время еще и не понимала. Но осознанно приняла решение: она будет его женой и будет выполнять тот проект, который им задуман. Будет рожать детей, помогать в творчестве, вести хозяйство, принимать гостей…

- Получается, то, что случилось к закату совместной жизни Толстых, шло вразрез со всем, чем Софья Андреевна жила столько лет, с самой целью и смыслом жизни, который она для себя избрала? Почему она не пошла до конца в своей жертвенности?

- Возможно, это недостаточно сильное слово, но ей стало обидно.

Все-таки, почти полвека прожила, посвятив себя этому человеку, беспрерывно рожала ему детей, кормила, лечила, ухаживала, обустраивала быт, занималась его хозяйством, когда Толстой решил от всего отказаться; была литературным помощником – переписчицей рукописей, переводчиком, секретарем. К тому моменту она еще и издательницей Толстого была…

И вот оказывается, что, когда он умрет, она не будет иметь прав ни на одну его литературную строчку.

Конечно, ее это страшно оскорбило. К тому же, нельзя сбрасывать со счетов практический расчет: сыновья регулярно влезали в долги и просили денег, а мать не могла отказать; в Ясную Поляну нужно было вкладываться – она дохода не приносила. Литературное завещание Толстого, кроме прочего, лишало средств семью, что было для нее немыслимо, да и непосильно.

#a0a0a0;">"Соня, уйди!" - пятая книга Павла Басинского о Толстом и его окружении. И, по словам автора#a0a0a0;"> - не #a0a0a0;">последняя.

- Почему, несмотря на сложности, которые не позволяли Вам написать о Софье Андреевне раньше, Вы не отказались от идеи окончательно и, спустя почти 10 лет нащупав формат, все-таки сделали ее центральной фигурой романа?

- Во-многом, потому, что о Льве Толстом к тому моменту уже было очень много сказано, а о Софье Толстой ничтожно мало. О Наталье Гончаровой, Анне Достоевской, например, написано несравнимо больше.

А я стараюсь браться за книги, которые не напишет никто другой. На тот момент о Софье Андреевне никто уж точно писать не собирался.

Как-то само собой сложилось, что семья Толстых по сей день рассматривается как модель семьи писателя, гения. И это, на мой взгляд, происходит не только в силу «крупности» Толстого, но и по причине харизматичности Софьи Андреевны, которая – люблю повторять эту фразу – сумела на полях жизни гения написать собственную биографию.