Почти как в кино

В связи с 85-летием народного артиста СССР Вячеслава Тихонова телеканал «Культура» порадовал зрителей, показав в самое «смотрибельное» вечернее время фильм полувековой давности «Мичман Панин». В 1960 году он был лидером проката, его посмотрели почти 30 миллионов человек. Прекрасные актеры, лихо закрученный сюжет – все это вызывало интерес тогда, привлекательно и теперь. Но у туляков есть еще одна причина относиться к старой кинокартине с особым уважением: прототипом главного героя был уроженец села Кочеты Новосильского уезда Тульской губернии Василий Лукич Панюшкин (1888–1960).
Павел Лунгин, написавший сценарий фильма в соавторстве с Ильей Нусиновым, рассказывал, как их поразили две–три строчки воспоминаний старого большевика Панюшкина в журнале «Октябрь»: «Он там мимоходом упомянул о том, что, будучи механиком на транспорте «Океан», поднял на борт и вывез за границу несколько политзаключенных, бежавших с каторги. Только сам факт, больше ничего, никаких по­дробностей. Но нам показалось, что в этих строчках содержится сюжетная формула историко-приключенческого фильма. И мы принялись выдумывать, потому что никаких деталей этой истории, как выяснилось во время наших встреч с Панюшкиным, он припомнить уже не мог». Между тем про жизнь Панюшкина можно было бы снять не одну увлекательную киноленту.
«Ходил пешком недалеко… встретил Василия Панюшкина. Долго гуляя, говорил с ним. Прекрасный юноша. В этих, только в этих людях надежда на будущее», – записал Лев Толстой 26 июня 1909 года в своем дневнике о встрече с сыном крестьянина из села Кочеты. В то время Василию шел 22-й год. За плечами у него были земская начальная школа, работа столяром вместе с отцом, самостоятельные поездки на заработки в Донбасс и полугодовая отсидка в Новочеркасской тюрьме за участие в забастовке. По возвращении домой он сошелся с большевиками, вступил в марте 1907 года в партию.
Мечтал стать моряком, но для этого надо было учиться. Дочь Толстого Татьяна Львовна помогала ему осваивать иностранные языки, давала читать книги из отцовской библиотеки. А когда Василий собрался ехать в Петербург, чтобы пробиться в морское училище, зять писателя, бывший флотский офицер и кочетовский помещик Михаил Сухотин, снабдил юношу письмом к знакомому контр-адмиралу с просьбой поддержать парня. Второе рекомендательное письмо, от сопартийцев, было адресовано товарищу Иванову. Под этим псевдонимом работал будущий «всесоюзный староста» Михаил Калинин. С его помощью Панюшкин обзавелся новым, «чистым» паспортом на имя Панова. Работал на заводе «Айваз» сле­са­рем-инстру­мен­таль­щи­ком, вечерами учился на курсах при Народном дворе, весной 1909 года сдал экзамены на аттестат зрелости. К моменту встречи с Львом Николаевичем Василий уже твердо знал, что будет морским офицером. И, конечно, продолжит подпольную работу – впрочем, об этом с писателем он вряд ли говорил.
История спасения «мичманом Паниным» 13 политзаключенных в описании советских историков выглядит почти как в фильме, разве что там нет киношной сцены со сбрасыванием за борт унтер-офицера, заметившего беглых смертников и собиравшегося поднять тревогу. В Александрии их переправили на берег, под угрозой разоблачения вынужденно «отстал» от судна и мичман. Добрался до Парижа, где встретился с Лениным, и по его совету – «нам очень нужны партийные работники в армии, особенно во флоте, без этого нельзя победить» – вернулся на родину. Был разжалован в рядовые, продолжал подпольную деятельность. Перед войной с Германией за участие в демонстрации его приговорили к расстрелу, замененному пожизненным заключением. Два года провел в одиночке, сумел бежать, а тут Февральская революция…
Стихия перемен во многом сродни морской: как моряк стремится одолеть шторм, так и противоборствующие партии, люди, идеи желают выстоять, покорить противника, победить. В пучине революции Панюшкин чувствовал себя как рыба в воде. С отрядом моряков он едет агитировать за большевиков в Тульскую губернию, активно работает в Военной организации ЦК партии, в октябре 1917 года отправляется в Псков устанавливать советскую власть. Весной 1918-го его назначают в Тульскую губернию чрезвычайным военным комиссаром – бороться с контрреволюцией и обес­печить поставки продовольствия в Москву и Питер. Село не хотело отдавать хлеб. При одной из реквизиций Панюшкин получил пулю в ногу, ковылял на костылях, но поставленную задачу выполнил: продовольствие пошло в пункты назначения. В 1919 году командовал на Восточном фронте отрядом, переформированным позже в бригаду, воевал против колчаковцев за Пермь, Уфу, Казань. В этих боях Василий Лукич заслужил учрежденный тогда орден Красного Знамени – бывший моряк получил его вторым в стране, вслед за первым орденоносцем Василием Блюхером.
Безупречно прямым рисует путь Василия Лукича в революцию и дальше очерк о нем в книге «Гордость земли тульской» (Тула, Приокское книжное изд-во, 1982, т. 1): в юности «заболел» коммунизмом, делал революцию, бесстрашно воевал в Гражданскую, после победы советской власти трудился в ВСНХ, выполнял в Берлине «торгово-экономические задания Советского правительства», находился на хозяйственной работе. «За кадром» этого парадного портрета по идеологическим соображениям остался сам человек с его душевными поисками, сомнениями и разочарованиями.
Но, конечно, не все было так просто, если в апреле 1919-го Василий Лукич вступил в конфликт с Реввоенсоветом 3-й армии и даже был арестован «за отказ от исполнения указаний инспекции армии». Если в 1921-м после крутого поворота от политики военного коммунизма к новой экономической политике вышел из большевистской партии и создал другую, Рабоче-крестьянскую социалистическую партию, за что в июне был арестован, в августе осужден на два года принудительных работ, в декабре амнистирован, а в 1922-м восстановлен в ВКП(б). Есть версия, что возвращение в партийное лоно состоялось после того, как Василий Лукич был вызван к Ленину, который основательно «прочистил мозги» своему давнему знакомому и соратнику. Однако в 1937 году – новый арест и приговор: восемь лет лишения свободы. В рассказе «Новички» из «Колымских записей» Георгия Шелеста («Знамя», № 9, 1964 г.) о жизни колымских зэков автор с уважением пишет о «спокойном и проницательном старике» Василии Лукиче Панюшкине, входившем в состав подпольного лагерного «политбюро».
Лунгин встретился с «мичманом Паниным», когда тот сильно болел, но желание посмотреть только что снятый фильм «было так велико, что его дочь выпросила разрешение у врачей». Сценарист рассказывает: «Погас свет, застрекотал проекционный аппарат. «Где там я? – раздался вдруг его шепот, чересчур громкий от волнения. «Вон-вон, – показали ему, – справа». Старик даже подался вперед, пристально вглядываясь в лицо Вячеслава Тихонова. «Я и есть, – сказал он и успокоился. Дальше он следил за историей мичмана Панина с явным интересом, спрашивая время от времени: «Что это я?» – и когда ему отвечали, решительно кивал и говорил: «Правильно!..» После просмотра фильма Василий Лукич «взбодрился и пожелал участвовать чуть ли не во всех встречах киногруппы со зрителями». Он выступал все охотнее и свободнее: «Бывший мичман Панюшкин пересказывал содержание «Мичмана Панина», искренне представляя все сценарные перипетии подлинными коллизиями своей жизни. Это было прекрасно! Он говорил складно, не пропуская ни одной подробности сюжета, так что зрители были поражены, до чего же точно фильм воспроизводил биографию Панюшкина. Как глубоко он должен был укоренить в своем сознании сочиненную нами историю, чтобы она предстала перед ним во всей своей безусловной достоверности, став как бы цепью подлинных фактов его, Василия Лукича, жизни», – пишет Лунгин («Виденное наяву». Москва. Изд-во «Вагриус», 2000 г.).
…Интересно: знай Лев Николаевич, чем обернутся в ХХ веке благие идеалы для его молодого собеседника и для всей России, отказался бы он от своей оценки, сделанной в 1909 году: «В этих, только в этих людях надежда на будущее»?
Валерий РУДЕНКО