Сергей Руднев: Гитара — наиважнейшая часть моей жизни

На днях Президент России Владимир Путин подписал указ о вручении гранта Сергею Рудневу на осуществление проекта по изданию сборника произведений для классической гитары «Русский стиль: вчера, сегодня, завтра».

Сергей Руднев — аранжировщик Тульской областной филармонии имени И. А. Михайловского, мультиинструменталист, композитор, обладатель звания «Народное достояние России», профессионал-виртуоз игры на классической шестиструнной и русской семиструнной гитаре, о котором западные СМИ писали: «О Боже, сколько рук у этого человека!» Сегодня он побывал в гостях у «Тульских известий». Наш разговор — о жизненном пути музыканта, отношении к творческой деятельности, постоянном поиске лучшего в себе и в музыке.

 — Сергей Иванович, не успела включить микрофон и поздравить вас с получением гранта, как вы мне уже задаёте вопрос, «известно ли прессе» о том, что почти 97% нобелевских лауреатов с детства играли на музыкальных инструментах.

 — Да, это факт, отражающий роль музыкального образования в развитии умственных способностей человека. Автор теории относительности Альберт Эйнштейн с шести лет обучался игре на скрипке и, между прочим, достиг больших успехов в музыкальном исполнительстве. Макс Планк, основоположник квантовой физики, тоже с детства увлекался музыкой. Он играл на нескольких инструментах, особенно любил рояль, и пел в хоре. Мысль о влиянии занятий музыкой на развитие человека подтвердили многочисленные исследования английских и американских учёных, доказавших, что занятия музыкой в детстве, даже кратковременные, в течение, допустим, двух лет, помогают человеку стать полноценной личностью. Музыкальное образование делает ребёнка более социально активным, учит понимать глубинную суть вещей, работать в команде.

 — Когда и как вы решили принять участие в конкурсе?

 — Всю свою сознательную жизнь я много работаю в сфере музыкального искусства — просто в этом живу — и много сделал для развития гитарного исполнительства. Но у меня никогда не возникало мысли продвигать себя как-то специально. А тут разговаривали с женой Еленой, и я сказал: какая радость, что Президентский фонд культурных инициатив начал способствовать популяризации нашей русской семиструнной гитары, начал возрождать русский инструментализм, русский взгляд на музыку вообще — не только гитарную. Поговорили и забыли. Через некоторое время жена сообщает: «Фонд объявил композиторский грант на издание сборника произведений, ты идеально подходишь». Опять поговорили и забыли. Но потом решили: почему не поучаствовать? Из того, что я создаю, 90% — обработка национальной музыки. Работа с национальными мелодиями — одно из условий гранта. Что ж, давай попробуем. Это «давай» было сказано с лёгкостью, без всякого упора на обязательную победу. Спасибо моей Елене: бумажной работы было так много, что без помощи жены я бы просто не справился.

 — Ваш сборник называется «Русский стиль: вчера, сегодня, завтра». Вы уже сказали, что 90% своих произведений вы создали на основе русских народных мелодий. Что для вас заключается в этом понятии — «русский стиль»?

 — Когда меня в молодости просили сыграть что-нибудь «по-русски», «по-нашему», я не понимал, что это значит. Позже, когда я стал «образовываться», это понятие стало для меня более или менее ясным. Это прежде всего традиция, закрепленная на территории нашего государства и передаваемая из поколения в поколение. И в первую очередь песенная традиция. Если на Западе развивалось в основном инструментальное творчество, то в России — вокальное: сольное, хоровое, церковные песнопения. В музыке есть ещё такие специфические вещи, как ладово-интонационные традиции. Почему человек любит лирическую песню? Потому что в ней — размышления о смысле жизни, о трудностях судьбы, в ней глубокие внутренние переживания. Поэтому русский стиль — это всегда задушевность, это проявление менталитета — основы всего русского стиля, когда человек и поёт, и играет, и пляшет — от души. А ещё русский человек — всегда изобретатель, в том числе и в музыкальном творчестве. Ему неинтересно просто играть на инструменте — он всегда что-то добавляет. Вот эта изобретательность в сочетании с импровизацией, с широтой нашей души, на которую, конечно, повлияли просторы нашей Родины, и заложена интонационно в русской музыке, которую подхватила в конце 18 века семиструнная русская гитара.

 — Именно поэтому гитара стала так популярна в 19-м веке?

 — Несомненно. Русская песенная традиция органично переплелась с русской гитарой, подхватывавшей голос, вторившей ему. Вот эта линеарность, мелодичность, когерентность, задушевность и есть основа русского стиля.

 — «Вчера, сегодня» — понятно. Но вы смело заглядываете и в «завтрашний» русский стиль?

 — Скажем так: мы своей культурой необыкновенно хороши. Как бы ни пытались её отменить, она существует и будет существовать и передаваться из поколения в поколение. Исполнение на русской семиструнной гитаре предполагает множество методов игры, позволяющих — при всём уважении к классике — делать роскошные импровизации, причём в гораздо большем количестве. Потому что русская гитара немножко сродни джазу: в ней очень много свободы. А это прекрасно методологически передаётся в будущее. Поэтому русский стиль давно уже востребован, и, судя по тому, как развивается русская музыка вообще, не только гитарная, завтра он будет трансформироваться, и уже другие гитаристы понесут эти ветви огромного музыкального русского дерева дальше. Это живая эволюционная история, которую остановить невозможно.

 — Кто вам привил любовь к музыке?

 — Среда, в которой я жил. Когда я был совсем маленьким, дома мне пели песни. У мамы был изумительный природный голос, у моей тёти Любы — тоже. Они пели постоянно. Я даже думал, что петь и говорить — одно и то же, и считал это нормальным. У нас было много гуляний — собирались родственники, и я слушал их задушевное пение. Увидев мой интерес к музыке, мама решила отдать меня в музыкальную школу по классу баяна. Я на своём баянчике потом подхватывал песни, звучавшие дома, в основном народные, и меня все хвалили. Как-то я попросил у своего педагога в музыкальной школе Александра Александровича Сушкина песенные ноты, но он ответил: нот нет, попробуй подобрать аккорды сам. И я понял, что можно играть не только по нотам, а свободно — по какой-то гармонической схеме, и начал самостоятельно подбирать мелодии, чтобы дома на баяне подыгрывать, когда начинали петь какую-нибудь песню.

 — Интерес к гитаре ещё не появился?

 — На гитаре играл муж моей тёти Иван Васильевич Чудаков. Играл простенько, но при этом так выразительно, что тембр звучания инструмента, его вибрации, само живое исполнение захватили меня. И всё-таки серьёзного отношения к игре на гитаре у меня тогда не появилось, и я не думал, что этот инструмент станет наиважнейшей частью моей жизни.

 — Любовь к народной песне, заложенная в детстве…

 — Продолжала во мне жить. Окончив музыкальную школу, я поступил в музыкальное училище имени А. С. Даргомыжского и стал осваивать ещё игру на балалайке. Так что вся эта русская история — песенное народное творчество, вместе с народными оркестрами, которые очень широко тогда практиковались и в которых я участвовал в училище, — стала естественной частью моей жизни, а не просто специальностью, полученной по окончании училища.

 — Получив музыкальное образование, вы решили поступить в Тульское артиллерийское училище.

 — Да, связь между музыкой и артиллерией у меня есть. Конец 1960-х — начало 1970-х годов — это период расцвета вокально-инструментальных ансамблей, ВИА. Впервые было «выдано» некоторое послабление на исполнение джазовой музыки, появились джазовые оркестры. А я всегда любил джаз, любил современные гармонии — со второго курса музыкального училища руководил несколькими музыкальными группами: «Молодые голоса», «Венец», «Россияне, „Экспресс“. Мы уже играли в Центральном парке культуры и отдыха на танцах, выступали везде, куда приглашали, и нам хотелось слушать и играть начиная с „The Beatles“ и заканчивая нашими простейшими джазовыми композициями. У меня от природы хороший слух, да я ещё его развивал — мог „перевести“ в ноты любую мелодию. Эта способность мне особенно пригодилась, когда я делал концертные программы, не имея песенных нот. На третьем курсе я был, простите за нескромность, достаточно известным музыкантом. И вот Генрих Самойлович Гиндес — он тогда преподавал на теоретическом отделении в музыкальном училище и руководил гарнизонным оркестром в артиллерийском училище — личность легендарная, одесский еврей, с блестящим юмором, с широкой эрудицией (ему, кстати, 19-го октября исполнилось бы 90 лет), подошёл ко мне однажды и сказал: Серёж, мне нужен человек, который помогал бы мне иногда в работе, но это служба армейская. Если согласен, то должен сдать честные экзамены в артучилище, пройти курс молодого бойца, проучиться минимум год, а после этого сможешь перевестись на службу в гарнизонный оркестр. Меня это тогда, знаете, мало заинтересовало. После учёбы я уехал на всё лето на Волгу — и вдруг приходит телеграмма: срочно приезжай в конце июля — начале августа, будем решать твой вопрос. А я уже призывного возраста был молодой человек и так или иначе осенью пошёл бы в армию. Вернулся в Тулу, даже не подозревая, что моя юность так резко оборвётся. Мне сказали: с вещами туда-то и в такое время. Весь такой длинноволосый, приезжаю на сборы — и моментально понимаю, что такое армия. Условия были для такого лихого парня очень суровые: обритая голова, военные лагеря, автоматы, дисциплина! Я заскулил страшно. Но пришлось мобилизовываться, учиться, хотя к армейской службе так и не привык: не моё. А потом я перевёлся в гарнизонный оркестр к Гиндесу, где тут же почувствовал свободу, которую так люблю в музыке. Гиндес сразу назначил меня так называемым каптёрщиком — я заведовал библиотекой. Библиотека была шикарная: Генрих Самойлович много чего привёз из Одессы — инструментовки для эстрадных оркестров Браславского, Миллера… И я там „образовывался“. В оркестре же стал плотно общаться с духовиками и понял специфику аранжировки.

 — Вы, служа в оркестре Гиндеса, осваивали ещё флейту, ударные инструменты. Это было необходимо? Или у вас у самого возник такой интерес?

 — Когда я поступил в музыкальное училище, мне были интересны все музыкальные инструменты. Буквально все. Я неплохо играл на фортепиано. Я такой, скажем, недореализованный пианист: мне очень нравился этот инструмент. Полюбил ударные, сам их осваивал. У Гиндеса я просто продолжил самообучение. А кроме того, в оркестре были большие профессионалы, игравшие на ударных. Эти мастера и подтягивали меня до уровня профессионального исполнителя. Я исследовал большую флейту и играл на ней без ошибок на слух любую мелодию — простите за откровенность, на спор. И барабанщиком был, прошёл школу игры на малом барабане. Во время праздников водил армейские колонны по проспекту Ленина. Мама вместе с другими продавцами, и покупатели за ними, выскакивала из магазина, в котором она работала, смотреть, как я, красавчик, иду, а за мной чеканит шаг всё артиллерийское училище. Потом осваивал джазовую ударную установку, это отдельная тема. И всё это я проходил у Генриха Самойловича Гиндеса, в гарнизонном оркестре Тульского артиллерийского училища.

 — Нет. Уже с первого курса музыкального училища я ездил в Москву к замечательному преподавателю игры на гитаре Владимиру Владимировичу Славскому. Я узнал, что на шестиструнной гитаре можно играть мировой классический репертуар, а благодаря её универсальным возможностям — на ней можно исполнять музыку и для гитары семиструнной. Когда впервые услышал в записи исполнение классики на шестиструнной гитаре, я, простите за выражение, просто обалдел. Меня это так захватило. Поэтому уже в 1972 году я участвовал в академических концертах музыкального училища как гитарист — не баянист. Сильных гитаристов в Туле было трое — я их знал: Сергей Павлов, Александр Степанов и Зинаида Кирилкина, сейчас Вартминская Зинаида Алексеевна — преподаватель Тульского колледжа искусств имени А. С. Даргомыжского. Я уже тогда, извините за нескромность, очень лихо играл, заворачивал такое. Потому что мне скучно было сидеть в обычном гитарном репертуаре: он для меня был неинтересным, простым. А вот когда я приобщился к репертуару более серьёзному, я понял, что существует целая гитарная школа — со своим звуком, тоном, тембром и прочими характеристиками. На занятия в Москву я ездил раза два в неделю — чтобы попасть на полчаса на урок или в гости к тому же Славскому. Это был сложный человек, но профессионал — высочайшего уровня. Именно он дал мне всю имевшуюся в то время информацию о гитаре. У него были большие альбомы, в которых можно было найти всё что угодно: фламенко, виды струн, истории жизни и творчества зарубежных гитаристов, информацию о том, кто где у кого учился… Все выдающиеся зарубежные гитаристы, приезжавшие на гастроли в Россию, «проезжали» через квартиру Славского. Благодаря ему я познакомился с очень многими музыкантами. С той же Марией Луизой Анидо, аргентинской гитаристкой, композитором, легендой в гитарном мире. Она была тогда уже пожилой дамой. Это живое общение со Славским и его гостями было большой для меня школой. Это было окно в новый мир.

 — А сами сочинять когда начали?

 — Выдавать простенькие наигрыши на семиструнной гитаре я начал лет в 15-16, но это меня не захватывало. А когда познакомился с гитарой шестиструнной, я её просто «проглотил» — проглотил все доступные тогда школы: Агуадо, Каркасси, Пухоля, Ларичева, Иванова-Крамского, Агафошина — всё, что мог найти. У меня дома собрана библиотека, в которой есть всё, что издавалось о гитаре в Советском Союзе. Каждые два дня я бегал в магазин посмотреть, не поступило ли что-нибудь новое. Мне многого тогда недоставало — того же опыта в исполнении народной музыки. Я видел, например, как слабо были сделаны вариации на народные темы, как неинтересно подавалось их развитие, и начал самостоятельно анализировать мелодии — переписывать то, что мне не нравилось, дописывать то, чего, на мой взгляд, не хватало, а потом и вообще делать обработку народной мелодии полностью по-своему. Я с необыкновенным удовольствием, с необыкновенной лёгкостью и смелостью занялся этим делом. Будучи студентом музыкального училища, уже играл свою тарантеллу, посвящённую Паганини, это был 1972–1973 год. В консерватории тогда гитарного направления не было, так как долгие годы гитара была под запретом: это был такой космополитический инструмент. Кстати, аккордеон тоже был запрещён наркомом просвещения Анатолием Луначарским в 1924 году как чуждый инструмент. А шестиструнная гитара в России как-то не прижилась: звучание её не очень мелодичное, суховатое, скажем так. И лишь с приездом в Россию выдающегося испанского гитариста Андреса Сеговии в 1924 и в 1936 годах — он выступал в Московской консерватории — случился прорыв. Гитару признали. И тогда появились российские исполнители и композиторы: Пётр Агафошин и Александр Иванов-Крамской — первая ветвь нашего русского взгляда на классический фундамент испанской школы шестиструнной гитары. Начальный репертуар — огромный — был, конечно, весь испанский. Постепенно он начал разбавляться мелодиями композиторов других стран: Парагвая, Аргентины, Франции, Германии… И пошло — в мировую классическую школу стала проникать русская тема. Мне довелось услышать по радио отдельные редкие записи Иванова-Крамского. Понимаете, до тех пор огромная, шикарная музыкальная культура гитары была нам неизвестна. Мы знали и исполняли только верхушки этого айсберга. Я глубоко погрузился в гитарный репертуар и стал придумывать, изобретать на основе русской традиции своё.

 — В 1980-е вас приглашают участвовать в музыкальных программах на советском телевидении. О вас снимают фильмы. Вы много гастролируете. Выпускаете сборник аранжировок русских народных песен. Это были годы взлёта?

 — Это скорее была реализация определённого творческого этапа. В это время меня очень часто приглашали в Москву для участия в концертах. На многие концерты приглашала Наталья Александровна Крамская, дочь Иванова-Крамского. Я выступал в Колонном зале Дома Союзов, и никому в голову не приходило, что у меня нет специального гитарного образования. В своё время Гиндес говорил мне о Москве: будешь играть слабо — тебя не заметят, будешь очень сильно играть — не заметят тем более, будут просто замалчивать: кто ты такой, учить столицу жизни? Замалчивание я почувствовал сразу. Я действительно играл технично, чистым звуком, гамму на три октавы туда-сюда выдавал за три секунды. Этого никто не мог сделать. А обо мне молчали, но это отдельная история, и она закончилась, и я к ней спокойно и относился, и отношусь. Так вот пригласила меня Наталья Крамская на очередной концерт. Это был концерт памяти её отца, 1993 год. Семиструнники в нём не участвовали. А после концерта ко мне подошёл мужчина и на ломаном русском языке сказал: я покупаю всё, что у вас есть. Берите, отвечаю, всё, что хотите. Этим человеком был известный американский издатель Матания Офи, приехавший на этот концерт специально: он готовил русскую коллекцию исполнения произведений на гитаре. Я как раз играл свои аранжировки народных мелодий. Матания сказал, что подготовит мой авторский сборник русских народных песен и плясок для классической гитары. Это, конечно, был прорыв. Такого поворота я никак не ожидал. В 1994 году сборник вышел, распространился по всему свету, и — некоторые пьесы из этого сборника исполняются до сих пор, они стали классическими, знаковыми. Это удача. Случайная удача, на мой взгляд, — меня услышали.

 — Первое чувство после выхода сборника?

 — Гордость. После этого «рвануло так» — мне звонили каждый день и поздравляли. Правда, были и такие, кто спрашивал, сколько мне пришлось заплатить, чтобы опубликовали мои произведения, да ещё в Штатах. Но я и это прошёл, и мне, наверное, стало легче жить. Кстати, меня издавали и у нас в советские времена — две-три пьесы. Мою обработку «Хуторка» играли во всех музыкальных учебных заведениях страны. Поэтому, когда я поступал в Екатеринбургскую консерваторию, меня там уже знали, а это была середина 1980-х, и мои обработки играли. Кстати, авторские я никогда не получал. Это просто к сведению.

 — Самое популярное ваше произведение сегодня?

 — «Липа вековая». Я посмотрел, сколько всего было скачано «Липы вековой» из интернета, — зашкаливает. Более полутора миллионов. Мой ученик Илья Подольский, поступив в музыкальное училище в Москве, учился у знаменитого педагога и крупного композитора Никиты Кошкина. Сейчас Илья — концертирующий по всему миру гитарист, исполняющий в том числе и «Липу вековую», и некоторые другие произведения в моей обработке. Потом и Евгений Финкельштейн, профессор московской Государственной классической академии имени Маймонида, начал исполнять «Липу вековую», она у него в программе по сей день. Он не изменил в ней ни одной ноты. «Липа» оказалась очень органичной, сегодня она считается мировым шедевром и самой исполняемой обработкой народной песни в мире. Не случайно её выбрали даже для представления на очередном международном конкурсе GFA, проходившем в июне этого года. GFA — это самый крупный и самый престижный в мире гитарный конкурс — как фортепианный конкурс Чайковского у нас. Так вот на GFA «Липу вековую» играл Франсиско Люис из Португалии и получил 4-ю премию. К слову, ни разу ещё на международном конкурсе не исполнялись фольклорные произведения. А «Липу» включили. И это так органично произошло, как будто так и надо. Это прорыв: исполнение на конкурсе фольклорного произведения как самостоятельного, отдельного произведения — такого ещё не было. Поэтому я считаю основной своей заслугой введение в концертный репертуар произведений русского фольклора. Это моё начало — огромное музыкальное наследие духовного искусства моего народа. А потом уже чисто авторские сочинения. Поэтому я горжусь тем, что всё, что я делал, я делал ради, простите за пафос, нашего отечественного, родного. Из любви к своему народу. Поэтому и полученный грант я сейчас буду реализовывать с большой радостью и с большой любовью.