Во сне и наяву

На темном фоне зияют пустотой золотые ризы – как контуры икон, как своеобразное напоминание о Боге, они парят высоко над сценой. А внизу кипят, клокочут, бурлят страсти человеческие!

 Марина ПАНФИЛОВА
 Елена КУЗНЕЦОВА

Режиссер Родион Овчинников, поставивший в Тульском академическом театре драмы «Расточителя», буквально взорвал действие произведения Николая Лескова. Неспешное повествование драматурга опрокинуто: здесь все – вихрь, ураган, «половодье чувств». И главная движущая сила, воплощение всех страстей сразу – купец Фирс Князев, роль которого исполнил сам постановщик.
С первых минут спектакля он приковывает к себе зрительское внимание: этот неуемный персонаж – словно огонь бушующий, все его чувства – через край. Недаром Князев охлаждает буйну голову, окуная ее в ведро с водой, – одна стихия гасится другой. Иначе, кажется, здесь вспыхнет все и зай­мутся пламенем условные декорации в форме креста, которые в самом начале раскручивают, как карусель, два персонажа, помеченные в программке как «черная сотня».
Про скупое на первый взгляд оформление сцены, созданное самим режиссером, можно говорить много: здесь есть и минимализм сегодняшнего дня, и необходимая подсказка зрителю, которому лес­ковский текст 150-летней давности может  показаться сложноватым. Чего стоит трансформация этого грохочущего лопастями стола в тюрьму, где мгновенно оказывается замурованным молодой купец Иван Максимович Молчанов (Андрей Харенко)!..
Новый спектакль с уверенностью можно назвать удачей нашего театра, где все чаще – в духе времени – зрителя стараются рассмешить, повеселить. На  «Расточителе» у публики эмоций сполна: есть возможность и посмеяться, но в основном ее сподвигают размышлять, а еще – сопереживать, на что и рассчитывал писатель, создавший в 60-е годы XIX века эту драму из русской жизни.
В то время она считалась передовой, поскольку темы затрагивались самые актуальные и упот­реб­лялись новые – модные! – слова. Когда Молчанов пытается улучшить положение рабочих, против этого решительно восстают все, а прежде всего – Князев и городской голова Колокольцев (Юрий Богородицкий).
«Ты там своим рабочим долю назначаешь… Это – социализм… Когда тут нам в эти годы с рабочими сентиментальничать! Ведь это в литературе хорошо сочувствовать стачке рабочих… Ты знаешь, я и сам этому сочувствую, и сам в Лондоне на митинги хаживал», – так комментирует действия купца градоначальник.
Чтобы монологи персонажей не звучали как нравоучительные – а подобных рассуждений у Лескова немало, в том числе о новом выборном суде, до которого мало дела сегодняшним зрителям, – режиссер сумел сделать действие невероятно динамичным. Здесь все и вся находится в постоянном движении: Князев, толкующий о судах и деньгах, при этом гоняется за думским секретарем Минутко (Валерий Жуков), швыряет в него ведро, плещет водой.
А Колокольцев, «по-модному» завитый и одетый, вдруг делается болтлив на отвлеченные темы, жестикулирует, дурачится, разливает вино по стаканам, а потом уже переходит к «сурьезу», который на подобном контрасте выделяет для себя и публика.
Таким образом, произведение Николая Лескова словно заново прочитывают для современных зрителей, точнее – вместе с ними, отходя от скучных шаблонов школьной программы, но и не пытаясь «переместить» героев в день сегодняшний.
Известно, что самое трудное в постановке классических произведений – уйти от шаблона, сделать все так, будто оно воплощается на сцене в первый раз (в то время как все уже многократно поставлено-зачитано).
Режиссер Родион Овчинников пошел по собственному пути: он не переносил время и место действия, но пороки человеческие изобразил столь выпукло, что они предстают не просто карикатурно, а безобразно – особенно в том свете, который исходит от уже упомянутых риз.
И разве ложь, предательство, стяжательство, жадность изжили себя? Потому и спектакль, где нарядно одетые герои говорят цветистыми фразами, вдруг становится актуальным – про нас.
Вкрадчивый и жадный Минутко, манерами напоминающий кота, подстерегающего мышь: как только выгода забрезжит, он – тут как тут. Лощеный игривый красавец Колокольцев, мгновенно преображающийся в жестокого ловкача. Даже добродушный, слезами истекающий «за правду» Калина Дробадонов (Борис Заволокин) тут же способен откреститься от нее – под вроде и благовидным предлогом.
Про Князева, инициатора всех событий, – речь особая: властен до жестокости, жаден до патологии, эдакий фюрер губернского масштаба.
Особенно явно это проявляется в сцене суда над Молчановым, где герои то монотонно произносят речи, то в унисон частят… А  Иван Максимович ничком лежит на сцене на подушке: страшный сон, где против него сплотились бывшие близкими люди, унич­тожают, предают, и нет сил проснуться и разогнать наваждение.
Разумеется, за раскрытием социальных пороков не была забыта и вечная тема любви – тут страстей и переживаний еще больше. Недаром же у французов есть поговорка, что все истории войн написаны женской помадой. Не только из боязни, что нарушится порядок в обществе, Князев подводит под суд Молчанова: оба влюблены в Марину (Лариса Киеня), каждый по-своему пытается заполучить ее. И невероятная женщина, которая появляется на сцене, – подтверждение их сумасшествия: нежная, пылкая, обольстительная, искренняя, такая может только во сне присниться.
Но тут появляются помехи: жена Молчанова – Мария (Наталья Красильникова), красавица, румяная как матрешка, как может бьется за свое счастье.
А ее мать Анна Семеновна (Наталья Дружинина), оказывается, в молодости «амуры крутила» с Князевым и сейчас не готова его уступить молодой сопернице – бесхарактерный супруг (Анатолий Кирьяков) в этом ей не помеха. Ах, как хороша актриса в этом новом амплуа, в котором не представала прежде. А ведь надо было избавиться от штампов, которые появились за годы на сцене и уже понравились зрителям, а это под силу далеко не каждому лицедею. Дружинину публика любит и знает другой – тонкой, интеллигентной, чуть ироничной. И вдруг – вихрь, сметающий все на своем пути, еще одна стихия – под стать Князеву.
Но выделять отдельные роли здесь невозможно, хочется отметить актерский ансамбль, где каждый исполнитель буквально превзошел себя. Во всяком случае, на сцене ТАТД такого зрелища не было давно.