Заглянуть под ярлык

 Валерий РУДЕНКО

Имя крупного тульского помещика Алексея Сергеевича Суворина (1834–1912) сегодня знают разве что только филологи. А ведь было время, когда современники величали его «Наполеоном книжного дела», «выражением и отражением целой исторической эпохи», «Ломоносовым русской ежедневной прессы».

Хотя Суворин и владел в Чернском уезде при селе Ново-Никольском в деревнях Выползово, Орловка и Репно-Никольское имением, насчитывавшим 975 десятин, аграрные занятия не являлись главным делом его жизни. Приобретение этих земель было для Алексея Сергеевича, скорее всего, способом самоутверждения или некоей моральной компенсацией за детство, прошедшее в крошечной крестьянской избе, крытой соломой. Отец его, раненный при Бородине и затем получивший офицерский чин, дослужился до капитана, что давало право на потомственное дворянство. Лишь поэтому Алексей попал в кадетский корпус и Константиновское военное училище, откуда был выпущен в саперы. Но военным не стал – вскоре вышел в отставку, сдал экзамен на учителя и некоторое время преподавал, параллельно пробуя себя в журналистике и литературе.
Дебют оказался удачным. Один из его рассказов получил известность благодаря популярному актеру Прову Садовскому, читавшему его на литературных вечерах. А вскоре издательница «Русской речи» графиня Салиас, обратив внимание на несколько корреспонденций Суворина из провинции, пригласила его в столицу работать в своем журнале. Современник Суворина, журналист Борис Борисович Глинский, вспоминал «юмористический рассказ Алексея Сергеевича про то, как он впервые предстал пред великосветские очи графини. Надо было экипироваться и озаботиться обу­вью, которая была в довольно плачевном состоянии. Кое-как сладили все. В назначенный час Суворин является к графине и с трепетом ожидает ее выхода. Вдруг – о ужас! – из открытой клетки вылезает попугай и направляется прямо на посетителя, устремляя свой взор на ярко вычищенные сапоги. Того и гляди клюнет и прорвет сапог! И новых сапог жалко, и в неудобном виде представиться графине неловко. А отпихнуть попугая ногой – тоже боязно: повредишь ему чем-нибудь, вся твоя литературная карьера пропадет… По счастью, дверь отворилась, вошла графиня, и весь инцидент был исчерпан». Рассказывая этот эпизод, «Алексей Сергеевич заливался своим обаятельным, милым смехом, представляя в лицах маневры свои и попугая в тот критический момент».
Он был человеком остроумным, любящим и умеющим пошутить. Эти качества сполна проявились во второй половине 1860-х годов, когда Алексей Сергеевич писал для «Санкт-Петербургского вестника» воскресные фельетоны. Его статьи – точнее, политические памфлеты – имели громкое общественное звучание. Он не стеснялся резко нападать на общественную сторону деятельности известных лиц, но никогда не позволял себе грубых личностных выпадов, как это делали многие его коллеги. Тем не менее за фельетоны, изданные отдельной книгой, Алексей Сергеевич подвергся судебному преследованию, завершившемуся трехнедельным пребыванием на гауптвахте.
По своим убеждениям он был «умеренно-либеральным западником, исходившим из принципов широкой политической свободы, терпимости и протеста против узкого национализма». Вместе с тем Суворин обладал изрядным деловым даром. Издаваемая им газета «Новое время» стала, по оценке «Daily Telegraph», популярнейшей русской газетой. Выпускавшиеся Алексеем Сергеевичем недорогие книжки для народного чтения играли огромную просветительскую роль. Кстати, это он помог раскрыться таланту Антона Чехова и многое сделал для продвижения произведений Льва Толстого. Суворин одним из первых написал литературный портрет Льва Николаевича, издавал его статьи, пробил через цензуру постановку запрещенной пьесы «Власть тьмы» на сцене театрального предприятия Литературно-Художественного общества (Малый театр), которое возглавил в 1895 году…
«Кто поставлен был в такие тиски, как современный журналист, тот едва ли выйдет сух из воды, – признавался Суворин. – Провинность я за собой чувствую как журналист, но если я удостоюсь того, что моя деятельность будет когда-нибудь оценена беспристрастно, то я уверен, что в результате будет плюс. Как издатель я оставлю прекрасное имя. Да, прямо так и говорю. Ни одного пятна. Я издал много, я никого не эксплуатировал, никого не жал, напротив, делал все, что может делать хороший хозяин относительно своих сотрудников и рабочих».     
К сожалению, беспристрастной оценки его деятельность не получила во многом из-за критического отношения к ней Ленина. По словам Владимира Ильича, Суворин, став крупным предпринимателем, резко повернул «к национализму, к шовинизму, к беспардонному лакейству перед власть имущими». Прилепленные вождем ярлыки на десятилетия предопределили отношение к Суворину советской идеологической машины.
Можно соглашаться или не соглашаться с ленинскими определениями, но стоит прислушаться и к мнению современника Алексея Сергеевича – прозаика и журналиста Николая Михайловича Ежова, который в 1915 году на страницах журнала «Исторический вестник» попытался разобраться, что же произошло с ним. Военные неудачи России в войне с Японией, пишет Ежов, «так потрясли А. С. Суворина, что он захворал и уехал, кажется, в Германию. По крайней мере, во дни «великой московской революции» он находился за границей и, слыша урывками о наших событиях, не верил, что в России серьезный бунт. «Это не революция, а пародия! – твердил он, – я не верю в восстание русского народа». Вернувшись, он написал несколько статей о наших политических событиях. Московская пародия, как выразился Суворин, пародия на французскую революцию, кончилась. Начались отечественные реформы. Прошли первая и вторая Государственные думы. После созыва третьей Государственной думы и избрания А. И. Гучкова председателем парламента я напрасно ждал статей А. С. Суворина… Новые события, веяния, происшествия, реформы, новый уклад жизни, по-видимому, поразили А. С. Суворина и заставили его временно замолчать. Впрочем, не только А. С. Суворин, даже Л. Н. Толстой был подавлен событиями «нового курса» на Руси». Жуков считает, что Суворин «пожалуй, и совсем не растерялся перед новой действительностью, а приглядывался к ней, разбирался в ней, оттого он и медлил со статьями. Ведь мужества у него было не занимать. Когда Алексей Сергеевич вернулся из-за границы, он сразу обрушился на врагов России, оставляя в стороне всякие соображения об опасности для газеты».
И уж, наверное, Суворин не меньше Ленина любил Россию, только
по-своему. «У меня нет никакой больше страсти, кроме моего служения России... Нам нечего ее поучать, мы должны у нее учиться» – эти слова Алексея Сергеевича выбиты на единственном в России памятнике издателю, публицисту и драматургу, установленном в 2008 году на его малой родине в Воронежской области. А четырьмя годами ранее в Чернском районе была открыта мемориальная доска Суворину и его имя присвоено библиотеке Чернской средней школы № 1.