Две Шуры

 Юлия ГРЕЧЕНКОВА
 Геннадий ПОЛЯКОВ

Все население деревни Анохино Богородицкого района – две женщины. Одной 60 лет, другой 90. Обе бывшие доярки местного, давно закрывшегося колхоза. Одна почти оглохла, и поэтому другая привыкла в разговоре переходить на крик.

Та, что «молодая» – Александра Ларионова – такая, как, наверное, все деревенские женщины. Грубоватая, колоритно поругивающаяся, твердо усвоившая, что рассчитывать можно только на себя. В таких бабах не бывает ни капли лоска – сплошная поржавевшая сталь характера, деловитость и живучесть. Ее дом – на самом отшибе деревни, заросшем крапивой и бурьяном. Недавно сквозь эту чащобу до ее дверей продралась местная полиция. Искали по ориентировке какого-то преступника, как она говорит.
– Ты жива ли тут, мать? – постучались в дверь.
– Что мне подеется-то, ступайте лесом, – отвечала она.
В шаге от ее дома администрация установила таксофон – домашних телефонов в деревне нет. Но таксофон Ларионовой оказался без надобности. Зато через пару дней пришли какие-то молодчики. Стали говорить: продай нам его, бабка, на металлолом, такая конструкция знатная – большая и тяжелая. Но она всех разогнала – больше пока не совались.  Может, сообразили: с женщиной, которая в одиночку целый сарай дров наколола, шутки плохи.
– Пойду во двор, поколю немножко, потом платье сменю и попью, – рассказывает она. – Порой в день три платья и три банки компота уходило.
Ларионова нехотя демонстрирует заготовленные дрова, отгоняет коротконогого пса Пирата и ведет нас к единственной своей товарке Александре Паршиковой.
– Шуууур, выйди к нам-то, – Ларионова костяшками пальцев настойчиво стучит в окно 90-летней подруги.
Никто не откликается, кажется, целую вечность. Потом в прихожей раздаются какие-то шорохи и хрипловатый женский голос.
– С кем это она? – спрашиваю.
– С кошками своими, – отвечает Ларионова. – Мы с ней обе так – со зверьем беседуем, чтоб совсем не разучиться говорить.
Паршикова выходит во двор необутая, в одних носках. Махнула – пойдем, дескать, в дом. Штук пять совсем маленьких тощих котят тут же разбегаются кто куда.
Старушка шаркает к сундуку в углу квадратной комнаты и возвращается с дырявым холщовым мешочком. Грузно садится на стул, запускает в этот «кисет» не по-женски крупную руку и вытаскивает пригоршню медалей. Взгляд цепляется за ее пальцы – исковерканные, изогнутые, крючковатые.
– Вот они, железяки-то мои, – из-за глухоты старушка кричит так, что в голове звенит громче, чем ее медали. – Ну раз столько надавали – значит, была достойна.
Я беру металлические кругляшки, рассматриваю. В 1981 году Паршиковой присвоили звание «Ветеран труда». До этого трижды она становилась победительницей соцсоревнования – в 1973-м, 1979-м и 1980-м. Еще имеется куча наград к разным юбилейным датам.
Она, эвакуированная в первые годы Великой Отечественной из Украины, проработала в местном колхозе 40 лет. Сначала выхаживала телят, потом доила коров: трижды в день и всегда только вручную. Доильные аппараты появились в деревне только в 2000-х годах. Поэтому теперь у нее такие страшно искривленные, больные руки. Работы брала на себя столько, сколько предлагали. Никогда не отказывалась, не боялась, что не сдюжит.
Сразу после эвакуации жила в Товарковском, где и вышла замуж за шахтера.
– Нормально жили, – говорит за подругу «молодая» Шура. – Муж ее не бил никогда.
У Паршиковой было трое детей – сын и две дочери. Из них только одна в живых – она сейчас в Астрахани. Сын утонул несколько лет назад, плавая в речке.
– Перекрыл мне крышу, пошел искупаться и сгинул, – рассказывает старушка.
Другая дочка уехала на родину матери, в Украину. Работала на заводе, где и отравилась насмерть во время утечки ядовитого вещества. Паршикова сама поднимала пятерых внуков, одну девочку приняла к себе грудной, годовалой. Сейчас она живет в Богородицке, и Паршиковой не на что посетовать – навещает без перебоев.
– Вот напишут про тебя, – кричит Ларионова на ухо подруге, – все узнают, что ты героиня, и квартиру тебе дадут.
– На что мне квартира? – отзывается та.
– Артистка. Все медалям радуется, – пожимает плечами Шура, та, что помоложе.