Как понять Болконского?

 Андрей ЖИЗЛОВ

Из полусотни проведенных на педагогической практике уроков лучше всего помню один, самый трудный. Девятый класс, «Горе от ума», такую-то главу задано прочитать дома. «Кто прочитал?» – спрашиваю. И ни одной руки не поднимается в ответ.

Делать нечего: начинаем читать в классе, кое-где чуть ли не по складам, потому что и слова, и ситуации непонятные. Начинаю объяснять, приводить примеры из жизни, рисовать ситуации, как будто бы это происходит в ХХI веке, – и только тогда класс оживает, начинает понимать происходящее, спорить… Интересно, сколько бы мы так в классе читали «Войну и мир»?
Можно, конечно, костерить ребят за неприлежание и за то, что они пренебрегли сокровищем русской литературы. Но попробуйте хотя бы за пределами школьных стен и школьной программы заставить подростка делать то, что ему не нравится, что ему неинтересно. Он, возможно, и подчинится, но в ответ вы получите тихую ненависть.
Всегда казалось, что помимо знаний школа должна сформировать устойчивый интерес к той или иной науке, чтобы это стало или профессией, или увлечением, или просто сферой, насчет которой есть желание любопытствовать. Но не первое уже поколение через силу пытается (если, конечно, пытается!) понять, почему совершенно блеклая, не знающая, чего ей хочется, Катерина из «Грозы» Островского – луч света в темном царстве. И не первое поколение с ужасом косится на огромные тома Толстого, Гоголя, Достоевского, предпочитая им тоненькие книжки с краткими содержаниями. Во-первых, возраст: большинству трудно подняться до психологизма того же Достоевского в 15–16 лет. Можно только зазубрить, а толку-то? Во-вторых, историческая отдаленность: знаю, что многие из нынешних старшеклассников с трудом представляют горбачевские и ельцинские годы, чего уж тут толковать о Болконском. В-третьих и главных – несформированность вкуса. К литературе нужно приступать, имея интерес к чтению, потребность в нем. А какой интерес, если на завтра, в эпоху «Панцирей» и «Градов», надо прочитать про батарею Тушина или выучить монолог Фамусова, в котором половина слов непонятны…
Язык устарел, ситуации и явления из XVIII–XIX веков непонятнее алгебраических формул, и редкий педагог выкраивает время в программе, чтобы попытаться все это объяснить. Трудно представить, что дети и внуки людей, у которых не сформировали вкус к литературе и отбили интерес к книгам зубрежкой, возникнет потребность читать.
– Преподавать как раньше уже невозможно, но как преподавать сейчас – никто не знает, – разводил руками один знакомый педагог.
Может быть, выход в том, чтобы идти не по хронологии – от «Слова о полку» к шестидесятникам, а от простого и современного к сложному и классическому? Реабилитировать детективы и фантастику, показать, что и сегодня есть стоящая литература и она не ограничивается программой и шаблонами типа «Базаров – лишний человек», а пишет про то, что близко и понятно каждому подростку. Что есть Швейк, который сейчас в Интернете прослыл бы троллем. Что есть веллеровский майор Звягин, в которого влюбилась бы любая школьница. Что литература и школьная программа – не одно и то же. И тогда, глядишь, мятущаяся Катерина и нордический князь Андрей станут ближе и понятнее.