Миноносец идет на погружение

«Все приходится делать впервые, даже придумывать командные слова для управления лодкой. Корабль превосходно слушается рулей… Лейтенант Ризнич Иван Иванович заявил, что подплаву пора обзаводиться традициями, и вынудил всех участвовавших в погружении выпить забортной водички по целому плафону от светильника. Однако! Господа конструкторы могли бы выбрать плафоны и поменьше объемом... Все-таки полтора литра морской водицы чем-то заметно отличаются от полутора литров пива. За один присест. Без отрыва», – записал в дневнике 17 октября 1902 года командир построенной на Черном море подводной лодки «Рак» Михаил Николаевич Беклемишев. До этого он командовал на Балтике первой отечественной подлодкой «Дельфин», которую спроектировал совместно с инженером-кораблестроителем Иваном Григорьевичем Бубновым.

Михаил Николаевич – потомок древнего боярского рода. Как полагают краеведы, один из его предков, Семен Беклемишев, был воеводой в Алексине в 1472 году. А в трудах историка и генеалога тульского дворянства Виктора Ильича Чернопятова (1857–1935) перечислен добрый десяток Беклемишевых обоего пола – помещиков, юристов, храмостроителей… Но Михаил Николаевич после пяти классов Тульской гимназии избрал морскую стезю. Окончил Техническое училище морского ведомства, стал штурманом, совершил «кругосветку», командовал миноносцем (кстати, Беклемишев изобрел первый в мире противоминный трал), плавал на кораблях береговой охраны, прошел курс в Минном классе и позже преподавал там же. Повышая квалификацию, окончил механический и кораблестроительный отделы Николаевской морской академии, командовал различными миноносцами и канонерками, ставил опыты по применению бездымного пороха при стрельбе минами.
В 1900 году назначен в комиссию «по проектированию и постройке полуподводных судов», побывал в командировках в Америке, где участвовал в погружении подводной лодки «Фультон» и ознакомился с лодкой Голланда, а также в Германии, Франции, Англии и Италии. В итоге созданный Бубновым и Беклемишевым «Дельфин» превзошел западные образцы: погружался на два десятка метров глубже «Фультона» – до 50 метров, был быстрее на полтора узла и вооружен двумя торпедными аппаратами против одного, хотя и уступал в дальности плавания. Следующие лодки двух конструкторов были уже побольше и помощнее –  «Касатка», «Скат», «Налим», «Макрель»…
Все связанное с подвод­ным флотом было окружено глубокой тайной. Даже в штабных документах они именовались миноносцами типа «Дельфин», а самая первая подлодка до присвоения ей этого имени называлась «миноносец № 113». Чтобы сохранить секретность, подводников называли водолазами. Отправляясь на Черное море принимать строящуюся подлодку, Михаил Николаевич был вынужден подписать документ о неразглашении государственной тайны. «Санкции за нарушение режима секретности ну просто драконовские!» – отмечал он. В Балаклаве лодки базировались в закрытых ангарах, а Беклемишев числился начальником водолазной школы. Когда «Рак» и вторая новая лодка «Краб» поставили учебное минное заграждение у входа в Севастопольскую бухту, разразился скандал. «Количество вытраленных мин привело адмирала Тыртова С. П. в преизрядное изумление, поскольку не мог он объяснить, каким образом удалось водолазам проделать такую штуку», – писал в дневнике Беклемишев. И пришлось Михаилу Николаевичу объясняться с адмиралом так, чтобы не раскрыть государственную тайну, в которую высший черноморский чин не был посвящен. Однако тем дело не кончилось. На учебной мине «подорвался» миноносец «Поти». Его команда каким-то образом узнала о причастности «водолазов» к этому конфузу, и нижние чины «потопленного экипажа» завязали с ними «грандиозную драку».  
Между тем подводники тренировались вовсю. «Испытание предельной глубиной прошли экипажи в полном составе, – записывал Беклемишев. – И 5 человек пришлось списать с кораблей оттого, что при погружении испытывали совершенно неуправляемый приступ клаустрофобии. Матроса Ивлева пришлось выдернуть за штаны из боевой рубки и связать, т. к. он непременно желал «выйти наружу» и никаких уговоров слушать не хотел. Да, разумеется, это страшно, когда лодка идет вниз и, сжимаемая давлением, тоскливо скрипит всем набором, как будто жалуется на непосильный груз. Да, некоторое волнение испытываешь при каждом погружении, однако все быстро проходит. К этому следует просто привыкнуть».
Надо отметить, что первые подводные лодки не были под водой глухими и слепыми. У них уже существовал эхолот, и акустики могли отслеживать шумы корабельных винтов на расстоянии 20–30 километров. «Радиостанции, установленные на подводных минных заградителях, оказались способны поддерживать устойчивую радиосвязь на расстоянии до 2,5 тысячи километров, – вспоминал Михаил Николаевич. – А при благоприятных условиях и значительно дальше. В том числе даже в режиме радиотелефонной связи. Просто говори и слушай. На расстоянии нескольких десятков миль».
Беклемишев признавался, что осмотр новой лодки начал с собственной каюты: «Пожалуй, правильнее будет сказать – «каюточки». Койка и маленький столик, он же сейф. И легкая, просто легчайшая, сдвижная переборка, отделяющая каютку от остального корабля. Однако если сравнивать условия обитания экипажа ПЛ с миноносками, то, пожалуй, наши лодки несколько выигрывают в комфорте. Здесь, по крайней мере, не дует».        
После ходовых испытаний, учебных торпедных стрельб и постановки мин экипажам предстояла сдача зачета. «С морковкой или розгами. В зависимости от результата. Впереди нас шли миноносцы из Севастополя, разгоняя всех с фарватера. Негромко и как-то уютно даже урчат тринклеры. Поначалу в лодку прорвался выхлоп с левого тринклера, однако быстро с неисправностью справились. Теперь лодка заполнена только запахом горячего машинного масла и... Придется экипажу научиться правильно пользоваться гальюном!» –  писал Беклемишев. Вообще же моряки освоились быстро, да так, что клали в цель восемь из десяти торпед. Во время учебы сходили незаметно для турок в Средиземное море и обратно, а затем получили приказ подготовиться к переходу «на дальневосточный театр, в Находку» в сопровождении парохода «Смоленск». Координация была поручена Михаилу Николаевичу.  
В поход отправились 4 апреля 1903 года. Незамеченными прошли Средиземное море, Гибралтар, теперь – океан. «Переход Атлантикой к мысу Доброй Надежды особой озабоченности у меня не вызывает. Лишь бы машины пребывали в исправности», – читаем в его дневнике. При подходе к Мадагаскару волной погнуло лопасти винтов на обеих лодках, у «Рака» заклинило на всплытии носовые рули. Потом «лодка моя и вовсе лишилась хода. А это уже абзац полный. Высота волны около 4 саженей, крен доходит до 30 градусов. Так запросто и оверкиль исполнить. Каким-то чудом выдерживает рулевое перо». Двигатель все-таки починили, нашли укромный островок вдали от морских путей и в его лагуне довели ремонт до конца. В середине августа благополучно пришли в бухту Врангеля, завершив пятимесячный поход. С началом Русско-японской войны на Дальний Восток по железной дороге были переброшены «Дельфин» и еще несколько подводных лодок. Их присутствие вынудило японцев отказаться от морской блокады Владивостока.
Михаил Николаевич активно занимался подводными и минными делами до 1910 года, когда вышел в отставку в чине генерал-майора. Но и после этого он преподавал минное дело, консультировал кораблестроителей. В Советской России Беклемишев до ухода на пенсию заведовал частью подводного плавания Особого технического бюро. Дважды – в 1920 и 1935 годах – его арестовывали, но оба раза отпускали. Третий арест, возможно, не закончился бы так же удачно, но до репрессивной волны 1937 года Михаил Николаевич не дожил.
Валерий РУДЕНКО