Недопетое…

Материалы подготовила
Людмила ИВАНОВА

Оглядываясь на свое детство, я с удивлением осознаю, что прошло оно под голос артиста Виктора Татарского. Были еще заполошные соловьи в июне, оркестры кузнечиков в июле, шальные грозы в августе; осенью дождь месяцами выбивал морзянку по железной крыше, зимой в большущей печке потрескивали дрова, весной в намытые оконные рамы насвистывал веселый сквознячок, но пленяющий бархатный голос неведомого ведущего «Встречи с песней» всегда звучал в бабушкином доме.

Когда начиналась передача, она включала погромче приемник, стоявший в единственной комнате деревенского дома, чтобы слышать звук на терраске, где горели душистые керосинки и варилась еда. Бабушка готовила наваристый борщ на родниковой воде, которую раз в два дня приносила на длинном коромысле из далекого колодца; или пекла румяные лепешки; или помешивала кипящую малину в алюминиевом тазу; или ставила передо мной целую миску окрошки, к которой полагалась непременно деревянная ложка; или отправляла в печку жаровню с липким тестом, а вынимала обратно сладчайший каравай…
Я сидела за столом напротив окна, за которым буйствовал куст деревенской розы; или клонились к земле румяные яблочки-китайки; или вдали полыхали зарницы; или неслась по улице желтая листва. Зимой в это же время за окном уже стояли сумерки, зато на стекле мороз выводил косматые еловые лапы, или горы с одинокими соснами, или густую бороду замшелого лешего.
А из репродуктора незнакомый мне диктор очень доверительно и проникновенно рассказывал о солдатах, которые, вернувшись с войны, вспоминали своих однополчан, лихую гармошку в освобожденном селе, короткие передышки с патефоном в землянке.
И как-то виновато, будто заранее прося прощения, что потревожили своими воспоминаниями, эти бойцы вкрадчиво спрашивали: нельзя ли разыскать в огромной фонотеке какую-то антикварную песню, которую полюбили, да забыли? Или просили отозваться тех, с кем разминулись в горячке в санитарном эшелоне или на бескрайних фронтах самой лютой войны.
За долгие вечера далекого детства, которые сложились теперь в памяти в один нескончаемый, перед моим взором промелькнули связисты и танкисты, колхозники и ученые, лесники и целинники, фельдшеры и метростроевцы, бывшие узники Бухенвальда и ленинградские блокадники, отданные в детские дома.
Со временем я постигала и уясняла, что песни откликались на каждое событие, отзывались на любое переживание, на все, чем жила страна и каждый ее обитатель. И что были эти песни вовсе не фоном, а свидетелями и соучастниками. И запоминались, и были дороги не потому, что красивы и популярны, а потому что с ними связаны самые светлые воспоминания о долгожданных или неожиданных встречах, о трепетной дружбе, первой любви или безумной страсти…
Диктор зачитывал письма, написанные современниками Гражданской и Великой Отечественной, видевшими конку и лучину, а они рассказывали о неведомых мне продуктовых карточках и филичевом табаке, о коммунальных квартирах и хромовых сапогах.
Но удивительными были не только эти письма издалека, но и речь ведущего, негромкая и спокойная, с неожиданными паузами, которые порой говорили больше, чем сам рассказчик.
Когда пришла пора учиться в школе, родители забрали меня к себе, в рабочий поселок. В другие запахи, в другие краски, в другие звуки.
За многочисленными уроками и новыми впечатлениями как-то отошли на задний план позывные «Одинокой гармони», позабылись долгие вечера у старого репродуктора.
Да и бабушка вскоре умерла. И осиротевший дом кому-то продали.
А спустя сорок лет, когда уже самой нестерпимо захотелось оказаться бабушкой, я вдруг поняла, что та, деревенская, была ненамного старше меня.
Только видела своего мужа несколько месяцев – пока не пришла война. И не получила с фронта ни единого письма – только похоронку. И не наградила меня дядьями и тетками, потому что успела налюбить лишь моего отца.
И бежала к приемнику на «Встречу с песней», потому что хотела встретиться с юностью. А может, и вовсе – ждала того самого письма, в котором расскажут о ее недопетом чувстве…