Общество

21:51, 14 января 2014

Возвращение в прошлое

Вспоминать события семидесятилетней давности  непросто. Еще сложнее ворошить в памяти то, что на протяжении многих лет старался навсегда вычеркнуть – ледяную воду белорусских болот, обжигающий холод бесконечных нар Освенцима, заиндевевшие окна подмосковного приюта, свинцовую стынь бесконечных ночей, возвращающих в далекое прошлое. Но что делать, если именно там остались самые дорогие сердцу люди?..

Из трясины – в Освенцим
В 1942 году Косте Жукову не было и четырех лет, когда их дом спалили немцы. Вместе с матерью, бабушкой, братом и двумя сестренками он оказался в осеннем лесу под Витебском. Отец еще летом ушел в партизаны. Когда фашистам донесли об этом, семье пришлось покинуть родную деревню, прихватив корову и барана.
– Сам я почти ничего не помню, а вот сестре Нине в то время исполнилось пять лет, она уже многое могла осмыслить, – говорит Константин Николаевич. – По ее рассказам, жили мы в шалаше, который помог соорудить отец – он иногда приходил к нам из отряда, отстреливал голодных волков. Спали мы в гамаках. Барана вскоре зарезали и сшили из шкуры одежки…
Каратели периодически прочесывали лесные полосы, и тогда семья уходила в трясину. Но далеко ли убежишь с малолетними ребятишками? Враги все-таки настигли Жуковых. Схватили всех, отвезли в Польшу, в город Освенцим, бросили в концлагерь Аушвиц и каждому поставили клеймо-татуировку.
Семья из шести человек оказалась в женском бараке. Нары Жуковых находились неподалеку от окна. На другом конце, у входа, стоял большой чан. Туда немцы наливали еду.
Мать каждый день должна была ходить на работу. Детей уводили в медблок и забирали кровь, в которой так нуждались раненые солдаты вермахта. В барак они сами прийти не могли – их приносили. Ребятишки долго лежали пластом, возвращаясь к жизни. Удавалось это не всем. Самый маленький мальчик из семьи Жуковых – от роду ему было всего два года – умер первым.

По краю смерти
Три месяца мать работала до изнеможения. Однажды вечером вернулась и упала без чувств. Тут же пришли какие-то люди и унесли ее. Дождавшись, когда барак угомонится, Нина и старший брат  Кости – Гриша пошли посмотреть, куда она делась. На дворе стоял лютый холод. Наткнулись на деревянный сарай. Открыли дверь и остолбенели – перед ними штабелями до самой крыши лежали окоченевшие мертвые тела. Найти маму было невозможно. Перепуганные дети бросились обратно.
То ли увиденное потрясло мальчишку, то ли ослабевший организм не вынес пытки холодом и голодом, но Гриша слег. Бабушка понесла шестилетнего ребенка в «лазарет» и ушла навсегда…
– Из того, что было после, помню только, как пылали бараки, – рассказывает Константин Николаевич. – Вместе с другими детьми меня и Нину отвели и закрыли в каком-то пустом бетонном помещении, но через некоторое время выпустили, погнали назад, затолкали в вагоны.
Спустя многие годы Жуков узнал, что бараки подожгли сами немцы, потому что 1944 год подходил к концу и советские войска были уже совсем рядом; а бетонное помещение – это газовая камера, и детей в тот раз не отравили только потому, что «Циклон-Б» – адсорбент, насыщенный смертоносной синильной кислотой, – кончился…
Узников, способных работать, и ребятишек отправили в глубь германской территории. К счастью для Кости и Нины, красноармейцы отбили поезд, в котором они ехали на запад.
Брат и сестра попали в Подмосковье, в Щелковский детский дом. Никаких сведений о семье Жуковых не сохранилось, поэтому детям выдали документы, где значилось, что Костя родился в 1940 году, а Нина – в 1937-м. Мальчик долго  оставался худосочным заморышем, на которого даже воспитатели смотрели со страхом. А Нина – с рыжими косичками и веснушчатой мордашкой – приглянулась бездетной семейной паре. Девочку уже собрались усыновить, но она закатила истерику, кричала, что на этом свете у нее не осталось никого, кроме брата, что без него она никуда не поедет, и в итоге осталась в детдоме.
В 1948 году приют расформировали и Жуковых отправили в интернат, который находился в Сталиногорске (ныне город Новомосковск Тульской области). Костя и Нина выросли. Наш собеседник отучился в ФЗУ, получил специальность арматуробетонщика. Потом отслужил в армии, перебрался в деревню Хмелевичи Одоевского района, устроился на работу, женился.
Прошлое, казалось, никогда больше о себе не напомнит: страна давно выбралась из разрухи, социализм сменился демократией, выросли дети. Но четыре года назад в доме Жуковых раздался телефонный звонок.

Растревоженная рана
– Вы малолетний узник Освенцима? Вас разыскивает брат. Он будет ждать вас в телестудии на программе «Жди меня».
Ошеломленный Константин Николаевич сразу кинулся звонить сестре в Кимовский район, но она и сама уже знала о случившемся.
В назначенный день они приехали в Москву. Вместе с ними на передачу прибыли их дальние родственники из той самой белорусской деревни. Оказалось, что отца и старшую сестру туляков, которая в 1941 году тоже ушла в народные мстители, фашисты повесили: в отряде завелся предатель и выдал партизан карателям. Дядька Константина Николаевича дождался ночи, снял с веревки тело брата и похоронил на кладбище. Гриша там уже побывал.
Гриша! Константин Николаевич и Нина Николаевна не могли поверить, что он нашелся.
– Вот только он ли? В Освенциме сгинули полтора миллиона заключенных, многие дети потеряли родителей, были разрушены тысячи семей, – пожилой человек не может сдержать слез. – Лицо незнакомца, который сидел в зрительном зале и ждал встречи, нам ничего не говорило. Может, и был он похож на мать или отца, только те ушли от нас совсем молодыми и не остались даже в воспоминаниях. Что делать, если этот мужчина – не Гриша? Как лишить его последней надежды? Как самим жить с растревоженной раной?
Но когда Жукова и его сестру пригласили в зал, они уже знали, что через несколько секунд получат самый точный ответ на свой вопрос.
Трясущимися руками Константин Николаевич расстегнул пуговицу на манжете. До локтя закатал рукав. Поднявшийся ему навстречу мужчина сделал то же самое. Руки соединились. На одной значился номер 149893. 149894 – значился на другой…

Гжегош Томашевский
Как выяснилось позже, маленький Гриша, повзрослев, не стал Григорием. Родного брата нашего героя – гражданина Польши – уже много лет зовут Гжегош Томашевский. Вот что он сам рассказал о том времени, когда судьба разлучила его с Костей и Ниной.
«Бабушка отнесла меня в лагерную больницу. Хоть и было мне в ту пору шесть лет, я практически ничего не весил. Много позже, изучив воспоминания узников Освенцима, я понял, что попал к доктору Йозефу Менгеле, которого все называли «ангелом смерти». Он был настоящим садистом и прославился опытами над детьми, в частности, он делал операции на глазах, пытаясь изменить их цвет. Но я тогда не думал о грозящей опасности, а только удивлялся, почему вокруг так много моих сверстников с повязками и забинтованными лицами…»
Детский барак усиленно охранялся. Приблизиться к нему было равносильно смерти. Но Гришина бабушка, которая, выйдя за пределы «лазарета», не смогла найти Костю и Нину, не думала об этом, когда бросилась к последнему оставшемуся рядом с ней внуку…
Две женщины-узницы, работавшие в больнице, жалели изможденного ребенка, подкармливали его и несколько раз перелили свою кровь, когда дела были совсем плохи. Одна из них оказалась русской, звали ее «пани Любовь». Постепенно мальчик пошел на поправку, к нему вернулся аппетит. Но есть было нечего. Гриша искал траву, а однажды увидел, как заключенные едят газету, и стал делать так же.
– В лагере свирепствовал тиф, – вспоминает Гжегош Томашевский. – Я снова оказался на больничной койке, а выздоровев, стал заново учиться ходить. Меня перевели в группу особо истощенных детей. Однажды всех ребят – а было их человек двадцать –  увели. Я остался один. Вернулись они вечером, вымытые, причесанные, чисто одетые. Я всю ночь проплакал, завидуя им. А наутро детей забрали и больше не вернули. Увезли для опытов.
Когда в лагерь вошли советские солдаты, я лежал в больнице. Подъехала машина с хлебом. Мне и моему приятелю дали целую буханку. Мы думали, что съедим ее всю сразу, но не осилили. Кругом сновали крысы. Мы боялись, когда ляжем, звери сожрут хлеб, и оставшиеся полбуханки я положил себе под голову. Рядом валялся мертвец, у которого мыши обгрызли пальцы, но мы не обращали на него никакого внимания. А крысы за ночь все-таки прогрызли в хлебе тоннель. Но это не помешало нам доесть его утром.
Долгое время после освобождения всех нас донимало жуткое расстройство живота. Такое, что выпадала прямая кишка.

Помни имя свое
Одна из воспитательниц детского дома в Харбутовицах, которой поручили забрать маленьких узников из Освенцима, позже писала: «На детей было жутко смотреть. Волосы на головах шевелились от вшей, а в ранах и язвах гнездились черви. У каждого ребенка была ложка – они сгребали ими струпья со своих голов. А когда принесли чашки с супом, дети ложки побросали и кинулись черпать его ладонями. Ребята очень боялись собак. Завидев хоть одну, они в ужасе сбивались в кучу и кричали от страха…  Везли детей в пургу, завернув в пуховые одеяла. Но все равно было холодно, малыши кричали и плакали. Решили прервать поездку, попросили помощи в первом попавшемся доме, рассказали, кого везем. Хозяин, увидев изможденных детей – на бричке было семь человек, – помог перенести всех в жилище и уложил спать вместе со своими».
В детдоме ребят отмыли, накормили. «Ты кто? – спросила рыжеволосого доходягу одна из женщин. «Я Гриша Жуков. Мой папа – красноармеец, а мама умерла», – выпалил он заученную фразу. «Хочешь, я буду твоей мамой?» – Мальчик кивнул. Так и состоялось усыновление. Но мамой ее называть не научился. Всю жизнь звал тетей Аней…
В семнадцать лет Гжегош стал столяром, в двадцать женился, появились дети. Все это время Томашевский искал потерянных родственников. После концлагеря он ослеп на один глаз, но не переставая писал в Красный Крест, в посольства советских республик. Ответ приходил один и тот же: «Сведениями не располагаем». Дело в том, что в 1945 году чекисты  забрали из Освенцима документы тех семей, которые были вывезены из СССР. Рассекречены они были только в 2002 году. Среди них Томашевский и нашел записи о сестре и матери…
Сегодня Гжегош практически позабыл родной язык, но его сын неплохо владеет русским: воспоминания узника Освенцима в нашей статье – это перевод с польского. Листы, исписанные убористым почерком, житель богом забытых Хмелевичей, к которому репортеры газеты пешком добирались по бездорожью, бережно хранит вместе с письмами брата-иностранца. Садясь за очередное послание, Жуков начинает со слов: «Добрый день, милый Гриша!» А тот отвечает: «Здравствуйте, моя дорогая семья!»
Людмила ИВАНОВА
Геннадий ПОЛЯКОВ
0 комментариев
, чтобы оставить комментарий

Ранее на тему