Татьяна Сметанина: Мне хочется творить радость

Наталья ПАНЧЕНКО

Фото: Геннадий ПОЛЯКОВ

Роспись по дереву – декоративно-прикладное искусство, которое основывается на нанесении краски на деревянную поверхность и используется для декорирования сувенирной продукции, мебели, посуды, музыкальных инструментов, игрушек.

В России существует не менее 15 видов традиционной художественной росписи, самые известные из которых – гжель, хохлома, жостовская, городецкая, мезенская.

В гостях у «Тульских известий» – один из лучших мастеров росписи по дереву Татьяна Сметанина.

– Татьяна Владимировна, более 30 лет вы расписываете деревянные изделия, но пришли к этому далеко не сразу…

– Вмешался случай. В конце 1980-х годов я работала в Тульском педагогическом институте (теперь университете) имени Л. Н. Толстого на факультете физического воспитания и постоянно – я хорошо рисую с детства – рисовала какие-то графики, таблицы, необходимые для учебного процесса. А у одной моей приятельницы – она всё хотела, чтобы я по-настоящему занялась рисованием, – муж расписывал матрёшек. Он показал мне несколько приёмов росписи и первую же мою матрёшку, которую я расписала в северодвинском стиле, отвёз в Москву на Арбат, где в то время каждый день проходили ярмарки изделий ручной работы. Так я стала заниматься росписью по дереву.

– По-прежнему в северодвинском стиле?

– Нет, я делала уже нечто «а-ля Хохлома». Но начатое сотрудничество пришлось прекратить: так сложились обстоятельства. Хотя рисовать не переставала. Заготовки из дерева, которые я расписывала, яркие краски, которые я использовала, сама работа помогали мне преодолевать казавшиеся тогда непреодолимыми трудности… Я писала масляными красками на любой поверхности, рисовала карандашами, лепила из теста: возникавшие образы необходимо было сразу запечатлеть. Но если бы мне кто-то тогда сказал, что я всерьёз буду заниматься росписью и это станет для меня почти профессией, я бы посмеялась.

– Вы сказали, что работали в пединституте…

– Да, я училась на химико-биологическом факультете, но в 19 лет заболела и перенесла несколько тяжёлых операций. Мне пришлось взять академический отпуск и перевестись на заочное обучение. Я жила и боролась за свою жизнь, училась и работала. Была сначала лаборантом на кафедре факультета физического воспитания, потом, уже получив высшее образование, – инспектором деканата по работе с иностранными студентами. В начале 1990-х годов я из пединститута уволилась. Продолжала рисовать, но ничто меня не увлекало. На какое-то время я вернулась в свой родной город Прокопьевск Кемеровской области, где родилась и жила до 11 лет и где мой папа руководил строительством различных объектов – заводов, шахт. В Щёкино Тульской области мы переехали в 1976 году: папу пригласили сюда работать...       

– Родной город помог вернуться к росписи по дереву?

– Был конец 1990-х, когда я приехала в Прокопьевск и думала, что делать дальше. Иду мимо музея декоративно-прикладного искусства и – останавливаюсь: вижу расписанные деревянные изделия. Стоп, говорю себе, я же этим занималась и, наверное, могу заняться снова. Вернулась в Тулу, меня ждала очередная операция. После восстановления стала искать работу и в одной из газет увидела объявление: требуются художники для росписи матрёшек. Откликнулась и попала в мастерскую к Наталье Алексеевне Минаевой. Работала с ней до 2009 года и очень многому у неё научилась. Это прекрасный художник и талантливый человек. Идея Натальи Алексеевны состояла в том, чтобы, используя приёмы народной росписи – гжели, хохломы, создавать нечто своё. Что такое роспись? Это рисование отпечатком кисти. Приложил кисть – отнял, приложил – отнял. Мы придавали сложившимся народным традициям современное звучание, находили новое: и цвета, и приёмы.       

– С Натальей Алексеевной тем не менее тоже расстались…

– Любой ученик, получив знания, уходит от учителя. Да, я ушла в самостоятельное плавание, но всё равно была в каком-то подвешенном состоянии. Создатель и руководитель музеев филимоновской игрушки, кружева, советской игрушки в Одоеве и музея гармони деда Филимона в Туле Сергей Васильевич Кузнецов, увидев мои работы, предложил мне сотрудничество. Так появились две серии сувениров для музея «Филимоновская игрушка» – «Тульский сувенир» и «Филимоновские узоры». Но и эту работу мне пришлось оставить – теперь уже из-за болезни мамы: ей требовался постоянный уход. Четыре года я не рисовала совсем. Когда мамы не стало, я на некоторое время как будто потеряла опору: мама была моим ангелом-хранителем, в любых ситуациях поддерживала меня…  А люди, оказывается, ждали моих работ, и у меня начали появляться какие-то всплески в настроении – я стала браться за кисть. А потом появилась и тема – «Девы-птицы». Я заинтересовалась мезенской росписью, зародившейся в конце XIX века в Мезенском уезде Архангельской губернии. Главные цвета этой росписи – чёрный и красный. На предметах изображают обычно сцены охоты, сюжеты из былин, рисуют животных, птиц, даже используют языческие символы, пришедшие от финно-угорских племён. Мезенская тема – бесконечная для меня.

– Что это за «девы-птицы»?

– Дева-птица, у меня их три – огненная, лазоревая, изумрудная, – это птица с лицом девушки, поющая в небесных садах о счастье. Для меня работа над ними была отдушиной, поддержкой. Звенящие неваляшки, на которых я нарисовала «дев», всегда со мной. Одна из них – с льняными крыльями, в льняном кокошнике. Их появление в моей коллекции – из разряда иррационального. Мне и сейчас нравится расписывать неваляшек, а ещё шкатулки, иногда – талисманы в виде кулонов, браслеты, броши. Когда я работала с Натальей Алексеевной, мы записывали всё, что делали, и я однажды решила сосчитать, сколько расписала изделий – от матрёшек до футляров и шкатулок. Насчитала 34 тысячи – целый город. И рассеян он сейчас по всему миру. Мои работы живут в Италии, Франции, Германии, Испании, Великобритании. Даже на Аляске есть. Но основная часть всё же в России. А вдохновляет меня по-прежнему мезенская роспись. Полюбила её сразу. За графичность, лаконичность, символичность. Когда начала вникать в эту символику, поняла, что здесь просто космос – закодированное устройство мира, всей Вселенной. Где-то я прочла о мезенской росписи, что это один из видов древнего письма. Каждый символ, даже самый маленький, «незначительный», что-то означает и важен. Всё вместе это целое послание. Причём всегда с добром, содержащим поддержку, благодарение, пожелание здоровья, изобилия, исполнения желаний. Это и некое плетение судьбы, вечное движение, энергия, преодоление препятствий… Мне даже сон приснился один раз, что я нахожусь в деревянной избе, где всё в мезенской росписи… Она до сих пор меня заряжает. Профессионального художественного образования у меня нет.

– В вашей семье никто не рисовал?

– Нет. Но исключительным мастером на все руки был дедушка – Николай Филиппович Рогозин, мамин отец, после войны переехавший из Вологодчины в Сибирь. Не знаю, есть ли что-то, чего он сделать не мог. Он был кузнецом, мебельщиком, сам собрал токарный станок и точил на нём какие-то детали для мебели. Сам построил свой, пусть небольшой, дом и баню. Клал печи, валял валенки… Он вырастил великолепный сад, прививал яблони. Помидоры черри я впервые увидела в огороде у дедушки. Он называл их «виноградными». За что дедушка ни брался, у него всё получалось. Бабушка вязала крючком, могла по памяти повторить любой приглянувшийся узор увиденной где-то салфетки. А мама, тоже много умевшая делать руками, была прекрасным каллиграфом.

– Вы не только дерево, вы и ткань расписываете – лён…

– Лён и дерево – живые для меня. Беру в руки и слушаю – отзовёмся ли друг другу? Отзовёмся – беру для росписи. Из липы и берёзы делают заготовки для матрёшек, шкатулок. Это красивые деревья. Мягкие, светлые. Но моё любимое дерево – кедр, только изделия из него не расписывают. Кстати, сейчас свои работы не лакирую: мне кажется, лак дерево «убивает». Покрываю для сохранности льняным маслом. Раньше деревянную посуду, чтобы она держала жидкость, в льняном масле вываривали. Я не вывариваю, а варю собственной придумки мастику из льняного масла и воска. Когда изделие распишу, втираю в него эту мастику, причём в несколько слоёв, и дерево остаётся живым, дышащим. Оно становится золотистым, а на солнце сверкает, как драгоценность. Для упаковки шью мешочек из льна, на котором рисую какой-нибудь символ. Я так придумала, и мне нравится так делать. А если говорить о тканях, то приоритет отдаю действительно льну – сильному материалу, суровому и мягкому в одно и то же время.  

– Изготовление сувенирной продукции для вас…

– Сувениры – странная штука: практической пользы от них нет, если это не шкатулка или что-то подобное. Люди говорят: ой, хлам – а расстаться с «хламом» не могут. Эти «ненужные» штучки, оказывается, вызывают в памяти какие-то события, создают настроение. Они – ключ к приятным воспоминаниям. О неприятном мы себе напоминания не оставляем…

– Образы у вас возникают непосредственно во время росписи? Или вы их «прорисовываете» сначала в голове?

– Я не люблю эскизы в прямом смысле этого слова. Но они у меня есть, и только я их понимаю: они очень схематичны. Дело в том, что любая роспись – это джаз, импровизация. Есть основной мотив, и есть вариации. Я могу наметить основную тему, элементы, их компоновку, но в процессе работы всё может измениться: что-то захочется добавить, а что-то, наоборот, убрать. Рисование по чистому дереву не даёт права на ошибку. Это чистовик, в котором композиция должна быть гармонична сразу, сразу должен быть соблюдён баланс. У меня есть, конечно, любимые схемы составления рисунка, но наполнение – всегда разное. Возвращаясь к мезенской росписи, скажу следующее: да, я с огромным удовольствием использую её символы, но рисую ими – свои фантазии. Строго мезенской традиции не придерживаюсь. В алфавите есть буквы, в росписи – символы, но каждый пишет ими свой рассказ.

– Ваши любимые изделия для росписи?

– Неваляшка. Символ стойкости, выносливости, непотопляемости, если хотите. Упал – вставай. Будь на вершине, выноси все трудности, из любых неприятностей выходи с победой. Музыкальная неваляшка всё плохое отгоняет одним только своим звучанием. А когда эта «куколка» украшена символами мезенской росписи, она становится абсолютно бесценной. Это мудрое заряжающее устройство.

– Среди ваших работ есть потрясающей красоты сундук, расписанный тоже в мезенском стиле…

– Это сундук моих друзей, найденный ими на чердаке старого дома. Деревянный, обитый железом, большой. Сколько ему лет, неизвестно. Неизвестно и то, фабричного он производства или его делал какой-то мастер. Когда мои друзья предложили мне его расписать, я даже не знала, что ответить: никогда не работала с такими крупными предметами. Но согласилась: новое притягательно, к тому же я рисовала по металлу необычными для меня красками – эмалевыми. Использовала в росписи традиционные мезенские цвета – красный, чёрный – и античное золото, а фон сделала бежевым, под цвет дерева. Мой рисунок, уже говорила, традиционным назвать нельзя, в данном случае это и не так важно. Важен смысл, который я вложила в него. В мезенской росписи есть, например, элемент «Бёрдо», представляющий собой решётку из клеток (от двух до четырёх) в один или два ряда и названный так по сходству с одноимённой частью ткацкого станка. Он символизирует «плетение» судьбы человека на небесах. Этот элемент называют ещё «Окно желаний»: считается, что через него человек может, обратившись к высшим силам, изменить свою судьбу. Правда, как относиться к этим утверждениям, каждый решает сам. Или, например, у меня было панно «Рыба-мезень, исполняющая желания», тоже богатое различными символами. Одна знакомая сказала: «у меня столько желаний, столько желаний» – и моя рыба «уплыла» к ней. Потом мы как-то встретились, и она сообщила: знаешь, рыба работает. Но работает в первую очередь сам человек – со своими мыслями, которые имеют свойство материализоваться, со своими желаниями – и прикладывает усилия для того, чтобы они осуществились. Если говорить о самой росписи, её энергетика безусловна.

– Ваши изделия – яркие, праздничные, как вы сами. Несмотря на трудности, остаётесь доброй, внимательной к людям, открытой…

– Это и важно – как и каким ты выйдешь из испытаний. Поймёшь ли, для чего даны были и болезни тяжёлые, и потери. Осознаешь ли, что каждый раз надо вставать и начинать всё с нуля, делать что-то вопреки мнению людей, считающих, что то, что ты делаешь, несерьёзно и никому не нужно.

– Вы часто в конце дня пишете или говорите: хороший был день, надо его запомнить, или – замечательный был день, надо его запомнить.

– Это давно стало моей формулой жизни. Когда-то я написала эти слова, и они мне понравились. Я коллекционирую не марки или значки, а – счастливые моменты. Чувствовать счастье, как ни странно, можно даже в самой трудной ситуации, когда ты вдруг что-то понял. Я чувствую такое состояние и хочу его запомнить.

– Оно появляется внезапно?

– Да. Раз – и я счастлива: у меня сейчас всё гармонично и хорошо. Гармонично и спокойно именно в этом моменте. Я не могу описать это словами: потеряется смысл. Но я эти моменты коплю. И когда мне бывает не очень хорошо – хандрю, жалею себя – я вытаскиваю их, и они возвращают меня к жизни. Дело не во внешних причинах. Сделал то, что хотел, встретился с кем-то, чашку кофе в любимом кафе выпил, просто прогулялся – и внутри радостно, умиротворённо. Это и запоминаю. В молодости мы сидели с друзьями на крыше. Над нами – ночное небо, всё в звёздах. Мы наблюдаем за звёздами, считаем их… И так хорошо: рядом близкие люди, а над нашими головами – космос, тайна... Это было давно, и эти люди сейчас далеко от меня или вообще далеко. Но тот момент счастья – всегда со мной, и он не исчезает со временем. Всегда в определённых ситуациях я вдруг вспоминаю что-то, и это оказывается тем, что мне сейчас нужно, и переношусь в любую точку, где мне было хорошо. Физически туда не возвратиться, но в мыслях возможно всё. И это самая долгоиграющая и самая ценная моя коллекция.

– Можете ли вы этими моментами создать себе настроение, если оно у вас неважное, чтобы сесть за работу?

– Когда-то это получалось. Но я никогда не рисую в плохом настроении или когда неважно себя чувствую: всё передаётся через краски, дерево… А мне хочется творить только радость. Сегодня у меня просто множество идей: хочу попробовать и то, и то… Наверное, каждому мастеру знакомо состояние, когда возникает мысль, которая должна воплотиться, и всё начинает получаться. В руках появляется уверенность, забываешь про время, про еду… Твоё дело даёт тебе силу, энергию. Живёт идея – живёт интерес, живёт желание. Отвернуться к стенке и страдать – я такого не представляю. Что такое скука, никогда не знала. Меня всегда озадачивало это слово: как можно скучать, когда вокруг столько интересного…

– Что для вас интересно ещё?

– Музыка, танцы, путешествия. Шестой год занимаюсь гимнастикой цигун. В последнее время, когда рисую, слушаю тибетские и китайские мелодии. Классические произведения тоже слушаю. Записи каких-то конкретных певцов во время работы включаю редко. Но есть исполнители, которые мне нравятся и на концерт которых я бы пошла и ходила, чьи голоса меня вдохновляют, чьи песни цепляют. Мне нравится хор Турецкого, Николай Носков, Олег Погудин… А если говорить о танцах, то в начале 2000-х я увидела документальный фильм Карлоса Сауры «Фламенко» (1995). Подумала тогда: вот бы научиться так танцевать. И в 45 лет я стала учиться танцам. Фламенко занималась 8 лет в одной из тульских школ. Наша группа даже участвовала в международных соревнованиях, всероссийских конкурсах и фестивалях и занимала призовые места. Мы были обладателями Кубка России, серебряными призёрами чемпионата мира по версии IDO (Международная танцевальная организация) как исполнители фламенко. Пиком нашей танцевальной карьеры стало участие в международном фестивале в Барселоне в 2013 году, где мы получили приз за лучший сценический образ. Но этот этап тоже закончился, пришло другое. Ничем не заниматься невозможно, и я нашла теперь цигун и тай-цзи. Это сродни фламенко, только очень медленному, тоже поддерживающему и дающему силы. Никто не будет развлекать тебя жизнью. Надо самому себя двигать. С котиком под пледом хорошо, согласна. Но это – лишь один слайд. А их должно быть – множество.