Реставратор Инна Маркина: Для меня все находки ценны

Наталья ПАНЧЕНКО

Фото: Елена КУЗНЕЦОВА

В начале мая в Туле в представительстве Государственного музея-заповедника «Куликово поле» впервые состоялся фестиваль гончарного мастерства. Гости мероприятия смогли посетить мастер-шоу от современных керамистов, увидеть гончарный поединок по созданию изделий из глины, побывать на выставке этнографических коллекций керамики муниципальных музеев Тульской области и частных собраний, поучаствовать в интерактивных программах и мастер-классах по изготовлению керамических миниатюр.

Сегодня в гостях у «Тульских известий» художник-реставратор произведений из керамики музейного хранения Государственного музея-заповедника «Куликово поле» Инна Маркина. Говорить мы с Инной будем о её пути в профессию, сложностях восстановления гончарных предметов и важности труда реставратора.

– Инна Борисовна, 3 мая в Туле в представительстве Государственного музея-заповедника «Куликово поле», научном центре «Археология и реставрация», впервые состоялся Фестиваль гончарного мастерства. Как появилась и кому принадлежит идея его проведения?

– Идея, наверное, витала в воздухе. В конце декабря мы готовимся открыть в пространстве «Археология» выставку об особенностях тульского гончарного производства – раскроем интересные факты об изготовлении посуды и строительной керамики в нашем регионе, расскажем, какие устройства и инструменты были необходимы тульским мастерам для изготовления гончарных изделий. А на майском фестивале Алексей Ченцов, заведующий «Пространством», предложил показать изделия керамистов современных. Возможность таким образом связать прошлое и настоящее показалась нам очень интересной, и идею поддержали. В фестивале участвовали мастера из Скопина, Суворова. Гончарные коллекции XIX-XX веков представили районные краеведческие музеи. Было достаточно много посетителей, даже научные лекции оказались им очень интересны.

– Увлечение археологией началось у вас, как, наверное, у всех сотрудников вашего музея, с участия в археологической экспедиции?

– Как теперь понимаю, ещё раньше – в школе. Всегда важен учитель, и у меня он был – Юрий Николаевич Платонов. Он вёл у нас историю с пятого класса. Благодаря таким учителям мы занимаемся делом, любовь к которому прививают нам именно они. Он знал, что я стала работать в музее, был очень рад этому. Мы несколько раз встречались. К сожалению, Юрий Николаевич уже ушёл из жизни. А что касается археологической экспедиции, да, история у всех сотрудников нашего музея одна. По окончании первого курса, когда студенты идут на летнюю практику – работают в архиве или отправляются на «полевые работы», я, выбрав второе, попала в экспедицию к заместителю директора нашего музея Андрею Николаевичу Наумову. Различные аспекты истории и археологии Куликова поля, в том числе вопросы ремёсел древнерусского сельского населения в XIII-XIV веках, он исследует с 1986 года. В экспедиции, это был 2004 год, я занималась обработкой керамического материала. Поток его был просто огромным: на территории Куликова поля мы находили тысячи разрозненных фрагментов керамики. Я тогда думала: кто всё это будет реставрировать? А через много лет у меня на реставрации оказался предмет, фрагменты которого я обрабатывала в своей первой экспедиции. К слову, простите за нескромность, – я себя даже похвалила: так хорошо всё помыла тогда, все швы абсолютно чистые.  

– Вы занимались только очисткой керамических фрагментов?

– Нет, конечно. Мы должны были эти предметы посчитать – а их было очень много – и внести все данные в статистические таблицы. Керамика обозначает время очень чётко. Сосуды имеют достаточно устойчивые формы, и характерные особенности сохраняются на протяжении длительного времени. Одна из таких особенностей – венчик, верхняя часть сосуда.  

– Хранить такое количество предметов – не проблема для музея?

– Мы её решаем – сейчас строим большое фондохранилище в Епифани и полагаем, что сможем разместить в нём не только нашу обширнейшую коллекцию, но и коллекции коллег из других регионов.

– В те годы шли большие раскопки и в самой Туле…

– Да, и объём проводившихся в 2000-2010-х годах раскопок был действительно большой. В Туле есть «границы объединенной зоны охраны объектов культурного наследия» – исторический центр. В утверждении границ исторического центра принимал участие и директор нашего музея Владимир Петрович Гриценко. На сегодня здесь обследовано 30 тысяч квадратных метров. В Калуге, например, для сравнения, – всего одна тысяча. На территориях, где сейчас расположены «Гостиный двор», «Утюг», «Парадиз», «Профит», были раскопы, подарившие нам очень много керамического материала.

– Большие раскопки велись и в Заречье, когда была открыта так называемая гончарная слобода…

– О том, что в Заречье находилась гончарная слобода, было известно из различных письменных источников. На том месте, где она расположена, собирались строить жилищный комплекс и уже начали строительные работы, причём без соответствующего разрешения. В 2013 году нам удалось провести раскопки, которые в общей сложности охватили площадь в 4000 квадратных метров. Мы увидели, как располагались гончарные горны, – их оказалось более сорока, и это вполне можно назвать целым производственным комплексом XVIII века. Мы проследили, как эти производства были устроены, зафиксировали следы перестроек этих горнов – если один разрушался, рядом пристраивали другой.

– Тула всегда считалась кузницей оружия. Можно ли называть её ещё и гончарной мастерской?

– Гончарную слободу имел любой средневековый город. При этом гончарное производство ввиду его огнеопасности всегда располагалось «кучно» и на отдалении. Такое производство было в Калуге. По окончании Великой Отечественной войны гончарные горны при строительстве метро были обнаружены в Москве. Но, ввиду недостаточного, по сравнению с сегодняшним, уровня развития науки и небольших площадей раскопов, исследования 1940-х годов, даже в столице, можно рассматривать как «поверхностные». Строили метро – не до горнов было: что смогли, то собрали. Кстати, в гончарной слободе мы нашли и остатки производства изразцов, исследованием которых я как раз занимаюсь. Изразцами называют один из видов архитектурной керамики. Их использовали в отделке печей и облицовывали ими фасады зданий. Изразцы состоят из двух элементов: наружной плитки – лицевой пластины, которую декорируют, и коробчатого выступа на обороте для сцепления с кладкой – румпы. И, что особенно ценно, мы обнаружили приспособления для изготовления изразцов – штампы-матрицы, сделанные из обожжённой глины. Между прочим, если в Москве в 1940-х годах было найдено пять фрагментов штампов в районе гончарной слободы, то мы у себя обнаружили – 13.

– Какие изделия встречаются чаще всего?

– Керамическая посуда – массовый археологический материал. Именно её находит любой археолог в любом культурном слое любого времени. Если мы говорим не о каменном веке. Ассортимент в Туле такой же широкий, как и, например, в Москве: горшки разного размера и разного назначения – для хранения съестных припасов, для приготовления пищи, для подачи на стол. Столовая посуда всегда украшалась ангобом (ангоб – обычно жидкая глина контрастного цвета, наносившаяся на поверхность изделия перед обжигом). Тульская керамика сделана из глины, которая после обжига приобретала белый, кремовый, бежевый цвет. Посуду декорировали, чтобы красивым был накрытый стол. Находим кувшины – для хранения воды, для подачи на стол. Они тоже делались разного размера. Находили и маленькие сковородочки, миски разной формы. Мисками мы называем сосуды открытой формы в виде усеченного конуса. Здесь и кружки, и тазики – от постирочных до тех, в которых замешивали тесто. Довольно много попадалось и фрагментов изразцов, а вот сохранившихся целых – совсем мало, но нам удалось реконструировать некоторые изобразительные мотивы.

– Мастера перенимали друг у друга технологии изготовления керамических предметов, в том числе изразцов?

– Да, конечно. В изразцах, например, заметно большое влияние «московской школы». Тульские мастера использовали московские изобразительные мотивы, как, впрочем, их использовали и в Вологде, Соликамске.  А один мотив – цветы в вазе – встречается у всех: он всем нравился. В современном керамическом мире происходит то же самое: мастера что-то перенимают друг у друга.

– Ваши находки, несомненно, имеют историческую ценность. Всегда ли можно назвать их произведениями искусства?

– Когда смотришь изразцы XVII-XVIII веков, видишь руку человека, делавшего их, замечаешь, где он «схалтурил» – немножко не так отмял, обжёг… На мой взгляд, эти «несовершенства» придают вещам такую теплоту… Историческую и культурную ценность этих изделий оценивают по-разному, но для меня они ценны все. Тут есть ещё один момент. Когда вещь попадает в музей, она становится музейным предметом и мы вкладываем в него несколько другой смысл. В контексте XVII-XIX веков этот смысл звучал по-другому. Поэтому сегодня мы не можем уверенно сказать, как то или иное изделие воспринимали люди, жившие в то время. В Ростове есть гостиница, в которой номера в туалете отделаны изразцами XIX века: они были использованы вторично в качестве облицовочной плитки. Так тоже бывает. Я не могу сказать, хорошо это или плохо, но эти изразцы не выкинули – их используют, хотя и не по назначению. Предмет, пусть в другом качестве, продолжает жить и нести другой смысл.  

– Когда вы стали заниматься непосредственно реставрацией предметов керамики?

– Ещё до раскопок в гончарной слободе, в 2010 г. Стажировку проходила в Государственном историческом музее в Москве у Веры Александровны Шестак – одного из ведущих специалистов по реставрации археологической керамики. Помогала мне советами и Екатерина Евгеньевна Лапынина, реставратор нашего музея. Сыграло роль в моём становлении как реставратора и прохождение профессиональной переподготовки в Российском государственном художественно-промышленном университете имени С.Г. Строганова.  

– Что кажется скучным, может быть, даже нудным в вашей работе?

– Скучно керамику считать. И мыть её тоже не очень весело, особенно тульскую, потому что у нас очень мокрый слой. Часто в пакетах вместе с керамическими фрагментами половина – прилипшая к ним земля. Археология в городе – это всегда грязно, но тут ничего не поделать.

– А самое интересное?

– Самое интересное – когда находишь что-то необычное или вдруг замечаешь то, чего раньше не замечала. «Незамеченное» обычно обнаруживается, когда просматриваешь старые коллекции, собранные, например, лет пять назад. При подготовке сдачи их в фонд вдруг «нахожу» какие-то новые фрагменты, хотя видела их много раз. «Новые» они потому, что сейчас смотрю на них уже другими глазами. А ещё интересно проводить междисциплинарные исследования, которые мы раньше проводить не могли. Я только что вернулась из Дубны Московской области. Ездила в Объединённый институт ядерных исследований изучать нашу керамику с использованием естественнонаучных методов. Мы сейчас пытаемся найти отличия изразцов, изготовленных в Туле и в Калуге. И те, и другие сделаны из светлой глины. Разницу без специального исследования не определить. Тем более что калужское производство, особенно в XVII-XVIII веках, вообще, можно сказать, не изучено. Мы пытаемся понять особенности обоих производств, элементный состав глин. Ответ на этот вопрос очень важен для понимания развития гончарных производств, а значит, и для понимания жизни наших предков в целом.      

– Что для вас музей «Куликово поле» сейчас?

– Второй дом. Людей, которые со мной работают, я знаю 20 лет. Мы росли на глазах друг у друга – не только в прямом смысле росли, но и как специалисты в своей области, как научные сотрудники. Мы уже больше, чем коллеги.