Как Достоевский стоял на эшафоте и вернулся другим человеком

Бакари ГРДЗЕЛИШВИЛИ

Фото: Николай Досс (1876)

22 декабря 1849 года. Петербург. Семеновский плац. В морозный рассвет вывели двадцать человек. Белые рубахи, связанные руки, построенная команда солдат с заряженными ружьями. Среди приговорённых — 28-летний писатель Фёдор Достоевский. Через минуту — казнь.

Всё началось с кружка. Казалось бы, обычные встречи образованных молодых людей: обсуждение книг, философии, политики. Кружок Петрашевского, куда входил и Достоевский, стал местом, где звучали опасные слова: «свобода», «равенство», «отмена крепостного права». Эти идеи, тогда ещё не кровавые, но уже подрывные, обратили на себя внимание царской охранки.

23 апреля 1849 года Достоевского арестовали. Без объяснений, без суда — сразу в Петропавловскую крепость. Восемь месяцев в одиночке, следствие, допросы, обвинения в «антигосударственной деятельности». «Меня взяли, как заговорщика, как врага державы, хотя я только читал вслух статью о христианстве и социализме...», — вспоминал он позднее.

В декабре вынесли приговор: расстрел.

Приговор Достоевскому звучал так: «…отставного инженер-поручика Достоевского, за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева, — лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием».

И вот, морозный рассвет 22 декабря. Заключённых выводят на Семеновский плац. Им зачитывают смертный приговор. Белые рубахи смертников. Связанные руки. Гроб, стоящий в стороне. Всё по-настоящему. Команды солдат поднимают ружья.

Достоевский стоит во второй тройке. До его очереди — минуты.

И в этот момент — буквально за секунды до залпа — появляется всадник с бумагой. «По высочайшему повелению...». Казнь отменяется. Всем заключённым заменяют расстрел каторгой. Спектакль? Да. Царская «воспитательная» мера. Но для Достоевского это не был спектакль. Это был опыт предсмертия. Он заглянул в глаза небытия и вышел другим человеком. Как позже вспоминал этот страшный день: «Я стоял в очереди подле столба, ожидая смерти. Я знал наверное, что расстреляют, и вдруг, уже когда стали нас подводить к столбу и я уже видел наведенную на меня винтовку, вдруг скачет фельдъегерь и читает помилование. Вы не можете себе представить, какого ужасного, какого мучительного волнения было в толпе в эти минуты».

Его отправили в Омск, на каторгу. Там — 4 года среди убийц, вшей, и нечеловеческих условий. Затем — 5 лет ссылки и военной службы в Сибири. Под впечатлением от заключения в Омском остроге в 1850-1854 годах он создал повесть «Записки из Мертвого дома». В ней он описывал ужасающие бытовые условия: «Жили мы в куче, все вместе, в одной казарме. Вообрази себе старое, ветхое, деревянное здание, которое давно уже положено сломать и которое уже не может служить. Летом духота нестерпимая, зимою холод невыносимый. Все полы прогнили. Пол грязен на вершок, можно скользить и падать. Маленькие окна заиндевели, так что в целый день почти нельзя читать. На стеклах на вершок льду. С потолков капель — все сквозное. Нас как сельдей в бочонке…».

Но именно там, в тюрьме и изгнании, он обрёл главное: веру, духовную стойкость и темы, которые станут сутью его творчества.

Этот эпизод не просто изменил его. Он стал нервом всей последующей прозы: в «Идиоте» князь Мышкин подробно рассказывает о казни — почти слово в слово то, что пережил сам Достоевский. В «Братьях Карамазовых» Иван говорит о бессмысленности страдания, а Алёша противопоставляет ему идею жертвенной любви. В «Дневнике писателя» он осмысляет саму идею справедливости и наказания. «Смерть казнённого несправедлива не только потому, что его можно было пощадить, а потому, что человек уже страдал в эти последние минуты сильнее, чем мог бы страдать за всю оставшуюся жизнь», — писал он.

Фёдор Достоевский должен был умереть. Но он выжил. И это "выжил" стало точкой отсчёта для всей его философии. Его смерть не состоялась — и потому он писал о жизни с такой страстью, какой не было ни у кого другого. «и, если бы мне пришлось вновь пережить этот ужас — я бы согласился. Потому что после него началась моя настоящая жизнь», - говорил Федор Михайлович.

Сегодня, когда имя Достоевского звучит по всему миру, трудно поверить, что однажды всё могло оборваться в один миг. Но, быть может, именно этот миг и сделал его — Достоевским.