Народный мастер Алла Гончарова: Игрушкой надо заниматься

Наталья ПАНЧЕНКО

Фото: Сергей КИРЕЕВ

25 июля Одоев, куда Новосильский князь Роман Семёнович, спасаясь от монголо-татар, перенёс столицу своего княжества и где потом основал династию удельных князей Одоевских, отметил праздник – День посёлка. В этом году живописному городку Тульской области, с богатой историей, исполняется 650 лет. Впервые в письменных источниках он упоминается в 1375 году. Сегодня особое внимание к Одоевскому району привлекает не только его историческое прошлое, но и появившийся, по данным археологов, более 700 (некоторые исследователи полагают – более тысячи) лет назад народный художественный промысел – знаменитая на весь мир филимоновская игрушка.

Алла Гончарова – потомственный мастер по изготовлению филимоновской игрушки. Работы её прабабушки Авдотьи Григорьевны Дербенёвой (1881–1959) хранятся в Русском музее в Санкт-Петербурге и в Музее игрушки в Сергиевом Посаде. Бабушка Антонина Ильинична Карпова (1910–1983) была членом Союза художников СССР, в 1982 году ей было присвоено звание заслуженного художника РСФСР. Её игрушки тоже хранятся в лучших музеях России, в том числе в Русском музее. Известной мастерицей была и мама – Мария Николаевна Марченкова (1933–2014), член Союза художников России.

Член Союза художников России, народный мастер (1981), Алла Гончарова с 2020 года руководит Тульским музеем декоративно-прикладного и народного искусства. В разговоре с «Тульскими известиями» она рассказала о своей глубокой внутренней связи с филимоновской игрушкой, поделилась собственным видением развития народных промыслов в России в целом и филимоновской игрушки в частности.  

– Алла Ивановна, вы довольно поздно начали заниматься изготовлением филимоновской игрушки – в 15 лет…  

– Да, но приобщение к семейному ремеслу произошло гораздо раньше. Как бабушка расписывает игрушки, я увидела лет в семь. У меня глаза разбежались от этой сказочной красоты – барынь, оленей, коров… Через год-два я наблюдала за тем, как бабушка игрушки лепит. Но с раннего детства я и сама рисовала и лепила. Как-то раз в детском саду сделала из пластилина композицию на тему басни Ивана Крылова «Ворона и Лисица». Эта работа, как сказали воспитатели, их просто поразила, и они признали её лучшей. А однажды я заболела. Бабушка приехала меня проведать и увидела в моей тумбочке множество разных куколок. Я даже посуду для них вылепила из пластилина: самовар, кастрюльки, кувшинчики… Бабушка ещё один кувшинчик сделала – ровный, красивый, с ручкой. Вот тогда я узнала, чем моя бабушка занимается, и сразу решила: она у меня – великая.

– А как работает мама, видели?

– Позже и её работу увидела. Каждое лето мама приезжала из Щёкино, где мы жили, к бабушке в Филимоново – помогала расписывать игрушки. Их бабушка за зиму много налепит и обожжёт. За роспись садились обычно всей семьёй. Так было не только у нас – во всём Филимоново. Младшее поколение лет до 10 смотрело на работу взрослых, а в 10 лет ему доверяли игрушку желтить – покрывать жёлтой краской, делать основу под роспись. А когда мне было лет 13 и я летом опять приехала к бабушке, она сказала: сократили срок сдачи игрушек – помоги расписать, а то не успею. Заказ игрушек делался тогда на государственной основе. За оставшиеся до сдачи три дня бабушка, мама и я расписали 670 глиняных фигурок. В 8 утра начинали и в 8 вечера заканчивали.

– Папа к гончарному промыслу не имел отношения?

– Он музыкант, причём самоучка. На слух овладел игрой на аккордеоне, гармони, баяне. Кстати, и мама у меня была музыкальной – прекрасно пела, танцевала. В детстве я очень хотела научиться играть на фортепиано, но – не случилось. Зато любовь к гармони сохранила на всю жизнь, и народные песни мне очень близки, только вот петь всегда стесняюсь.

– У вас в семье не только игрушки изготавливали, но и посуду. Кто этим занимался?

– Мой прадед Егор Никитич Карпов. Он был лучшим гончаром. Именно за его изделиями – тончайшими, невесомыми – приезжали покупатели специально.

– Занятие гончарным делом семью кормило…

– Думаю, гончарный промысел не только кормил семью – он воспитывал душу, был средством выражения любви к прекрасному. В нашей деревне насчитывалось 75 домов, и в каждом делали горшки, а почти в каждом – игрушку. Мама вспоминала, что в Козельске, или под Козельском, 9 июля (на Тихвинскую икону Божией Матери), проходили так называемые «всемировые» ярмарки. Игрушку на них привозили отовсюду. Везли подводами. Посуду покупали не очень хорошо: своя гончарка была и в Туле, и в Калуге, а вот игрушка, в том числе наша, филимоновская (торговали ещё игрушками деревянными, тряпичными), расходилась мгновенно. Наша свистулька пользовалась необыкновенной популярностью. Музыкальные инструменты не для всех были доступны, а свистульку можно было купить и тут же, не имея особых навыков, сделать наигрыш, придумать протяжную песню, сыграть плясовую. И игрушка, и мелодия – всё было таким ярким, красивым, праздничным… Настоящее искусство рук и души человека.

– Филимоновская игрушка и до сих пор в первую очередь свистулька?

– Именно так. Все наши фигурки, независимо от сюжета, – свистульки. Посмотрите на филимоновскую барыню – правой рукой она обычно держит ребёнка, а под левой рукой у неё обязательно крепится уточка – чтобы свистеть.

– Форма филимоновской игрушки на протяжении многих веков оставалась неизменной – вытянутой. Но – стали появляться новые композиции, а в середине-конце XIX века игрушку начали расписывать…

– Мнение о том, что в XIX веке началась роспись филимоновской игрушки, мне кажется ошибочным. Игрушка тогда не вывозилась бы на ярмарки, потому что нераскрашенной её никто не покупал бы. Игрушка есть разная. Расписная – наша и дымковская. Есть обливная – украшенная с помощью глазури; молочёная – обработанная с использованием молока, этот способ не только придаёт изделиям коричневатый оттенок, но и защищает от влаги. Есть игрушка ангобная, когда на поверхность наносят цветную глину (ангоб) перед обжигом. Есть обварная, когда нагретый до 900 градусов черепок извлекают из печи и погружают в жидкость – мучную болтушку, настой трав или даже кашу. При соприкосновении жидкости и поверхности керамики создаются различные узоры. Для обвара можно использовать квас, пиво, кисломолочные продукты, сок квашеной капусты, овсяные хлопья и отруби, иногда — дрожжи. Есть чёрно-лощёная керамика, это изделия чёрного цвета с металлическим отливом. Думаю, теория, о которой вы говорите, выросла из заблуждения, что где-то кто-то находил какие-то «нерасписанные образцы». Но этому нет документальных научных подтверждений. В Филимоново, например, никто раскопок точно не вёл. Да даже если бы их и начали – в огородах найдут или бой, или некондицию. У нас до сих пор, копая картошку или занимаясь любыми другими делами в огороде, обязательно выкопают игрушку, пол-игрушки, кусочек игрушки. А если учесть сходство росписи филимоновской игрушки с мексиканской росписью, индийской, критской, вопрос вообще повисает в воздухе. Критская роспись датируется двумя тысячами лет до нашей эры. Но я высказываю лишь своё предположение.      

– В вашей росписи преобладают красный, малиновый по жёлтому и совсем мало зелёного цвета. Почему?

– Это объясняется семейной традицией. Будучи маленькой, я работала в основном жёлтой краской, а повзрослела – стала расписывать, как это делала мама, красной. У неё было много красного – такой фейерверк. Но это можно объяснить и росписью «в три руки». Я задаю тему жёлтым, мама красным или малиновым цветом её «разворачивает», а бабушка, завершая «разворот», ставит точку зелёным. Зелёный – это такая вишенка на торте.

– Известно, что у вас нет повторяющихся игрушек – ни по форме, ни по росписи…

– Это правда. Делать всегда новое – необыкновенно интересно. Как в джазе не бывает одинакового исполнения, так и у нас – абсолютно ни одной одинаковой игрушки. А уж тем более – когда делали её «с трёх рук». Об одном таком исполнении уже рассказала. Часто ещё и об этом рассказываю. Юбки барыням – юбочный горшок – крутил на гончарном круге мой дед Николай Егорович Карпов. Бабушка потом добавляла на юбки глину, а после обжига игрушку желтили. Что-то не нравилось – «исправляли» красным, то есть задавали другую тему. Один раз бабушка фартучек прилепила, да немножко вкривь – может, устала, может, ещё что, – а мама жёлтой краской «подчинилась». Что это, говорю ей, фартук такой кривой? Ветер подул, ответила мама. Я знала, что запомню эти слова на всю жизнь. Дед делал юбку, бабушка лепила куклу и фартук, желтила их, а расписала игрушку – мама. Об одинаковых фигурках, сейчас я игрушки полностью делаю сама, и речи никогда не было. Кстати, в 1988 году я встретила этих барынек в запасниках Русского музея в Санкт-Петербурге (тогда Ленинграде).

– Из предмета утвари в предмет искусства филимоновская игрушка превратилась в 1970-е годы?

– На мой взгляд, она всегда была предметом искусства. Андрей Тарковский, отправляясь как-то в гости к Тонино Гуэрре, итальянскому поэту, драматургу, с 1953 года писавшему сценарии к фильмам, вошедшим в золотой фонд классики мирового кино, – кстати, это Гуэрра создал сценарий художественного фильма «Ностальгия» для Андрея Тарковского, – решил купить ему русскую игрушку – филимоновскую и дымковскую. В интервью Тонино часто спрашивали, за что он так любит филимоновские глиняные фигурки. Он отвечал: за их яркие, очень вдохновляющие цвета, за радость и жизнеутверждение, изливающиеся из них. Сам Тонино любил рисовать бабочек. Он вспоминал, как, выйдя из немецкого лагеря для военнопленных на свободу, увидел такую картину: зелёная трава – и на ней бабочки. Тогда у него, по его словам, впервые появилось желание не съесть их, а полюбоваться ими… Филимоновская игрушка, на мой взгляд, изначально относилась к явлению искусства.

– Когда решили, что будете заниматься филимоновской игрушкой?

– Однажды бабушка заболела, а мне приснился сон: огромное количество игрушек, ещё не расписанных, стоит на столе. Впереди – барыня и олень. У оленя проколотые глазки (это не у всех семей в традиции), и из них льются слёзы – а как же мы? Я никому ничего не сказала, но твёрдо решила – буду продолжать семейное ремесло.

– Вы к этому времени…

– Уже окончила Тульское педучилище. Директором его был тогда Антон Павлович Чеславский. Вы были бы хорошим педагогом, сказал он мне, но мы благословляем вас на занятия игрушкой. А преподаватель по методике изобразительного искусства Галина Валерьевна принесла как-то работы филимоновских мастериц, и одна из них – моей бабушки. Я сказала об этом соседке по парте, а она – преподавателю. В результате мне предложили писать дипломную работу на тему филимоновской игрушки. Потом было ещё много моментов, связанных с этим промыслом… Ничего не происходит просто так.

– А художественное образование получили?

– Нет. Теперь я даже убеждена, что оно мне помешало бы. Филимоновская игрушка – это та архаика, которую не сможет объяснить, наверное, ни один преподаватель художественного вуза. «Учить – только портить» – отсюда. Обучение народно-художественным промыслам, на мой взгляд, должно проходить, как практиковал когда-то Союз художников, «из-под руки», когда мастер, заключив договор, в течение года занимался с учеником. Если интеллект и душа у ученика совпадали и он брал от мастера то, что тот ему давал, всё складывалось, и он сам становился мастером, индивидуалом, которого нельзя посадить в массовое производство.

– Вас как-то итальянцы пригласили поучаствовать в конкурсе игрушки…

– Сначала бабушку. Приглашение прислал Джанфранко Валенте, владелец частного музея глиняной свистульки в Чезуне (провинция Виченца). Он эти свистульки собирает более 40 лет. Джанфранко участвовал в Московской выставке «Свистульки мира», и мы познакомились. Потом я по его приглашению участвовала в конкурсе игрушки и получила премию за лучшую иностранную игрушку.

– Отправляли барыню?

– Барыню, дойную корову – мою любимую. Мне она кажется самой нежной. Всадника отправляла – традиционные работы.

– Вы считаете себя удачливым человеком?

– Я счастливый человек. У меня сложилось всё, что я хотела. Правда, много чего ещё хочу.

– Где черпаете силы для работы?

– Их дают дача в Филимоново и моменты уединения, когда занимаюсь игрушкой. Это магия, связанная, думаю, с предками. Некий разговор с ними. У меня есть небольшое количество игрушек, где сохранились отпечатки бабушкиных рук, маминых… Этими игрушками я себя контролирую. Так или не так изобразила свисточек? Как вылепила дудочку? Как ручки приделала, хорошо ли примазала?.. Нет, говорю себе, я не ушла от традиции, всё в порядке. Если бы бабушка подольше пожила, я бы у неё всё разузнала, а так приходится с ней разговаривать сейчас. Знаю, что она радовалась тому, что я, как и мама, продолжаю её промысел. Но при этом до сих пор слышу её слова: тяжело это, дочечка, сколько надо глины перелопатить… А ещё я вот о чём думаю. Пока живы народные промыслы, жива Россия. И мне хочется, чтобы появились организации, которые взяли бы народных мастеров под своё покровительство, как это делал когда-то Союз художников, чтобы мастер занимался своим делом и не ломал голову над тем, как реализовать то, что он производит. Нам не нужно свой промысел возрождать: он не исчез. И в этом огромная заслуга всех потомственных мастеров, сумевших, несмотря ни на что, сохранить в себе столько красоты, что могут передать её игрушке, которой нужно просто заниматься.