В поисках Толстовской горы

Геннадий ОПАРИН

Фото: архив Геннадия ОПАРИНА

Ещё лет тридцать назад только не видящий, не слышащий, не говорящий и не читающий человек самой большой по количеству народов страны мог не знать, что когда-то вождь её и всего мирового пролетариата, «локомотив» Великой Октябрьской социалистической революции (если верить словам гениального пролетарского писателя Максима Горького) сказал о Льве Толстом: «Какая глыба, а? Какой матерый человечище! Вот это, батенька, художник! Кого в Европе можно поставить рядом с ним? Некого». И, потирая руки, засмеялся, довольный.

Это высказывание вождя народных масс всего мира вызывало невольное, трепетное и даже безрассудное уважение к Великому Льву даже у тех творцов советской и мировой коммунистической действительности, которые книг Толстого никогда в своей жизни дальше предисловия не открывали. Великий вождь и вечный кормчий сказал – глыба, значит, именно так оно у нас в России было и будет навечно. Глыба – и не меньше! Но почему, простите, не больше?! 

Один из первых просветителей великого казахского народа, человек с искренним вниманием читавший книги русского и мирового классика, Ибрай Алтынсарин написал: «Имя Толстого не померкнет, даже если померкнет Солнце!». Это, согласитесь, несколько значительнее, чем просто «глыба», образнее и, на мой взгляд, ближе к реальной творческой полновесности.

Почему я здесь цитирую из современников Льва Толстого именно казаха? Да потому что в те далекие от наших времена казахи не любили праздного крючкотворства и, не зная преклонения перед чужими культурами, заморскими письменностями и хищными заокеанскими политесами, писали только то, что искренне волновало их вольную степную душу. Свою правду писали. Искреннюю, художественную, широченную азиатскую правду.

Я, вероятнее всего, славянин с азиатскими кровями, однако родился еще восточнее Казахстана, а значит, ещё глубже «азиат», чем этот замечательный казах – Ибрай Алтынсарин.  И мое, во многом совпадающее с его правдой мироощущение Толстого, уже давно и настойчиво требовало достойного азиатского воплощения.

В год 100-летия памяти Льва Толстого на пересечении интересов, идей (и отношений к «глыбам») двух разновозрастных, горских по происхождению и характерам мужчин – писателя с международной известностью А. Битова и начинающего, неизвестного, но амбициозного сотрудника музея-усадьбы Льва Толстого «Ясная Поляна» Г. Опарина – сложился мемориальный комплекс «Памятный Камень герою последней повести Льва Толстого Хаджи-Мурату и всем погибшим во всех кавказских войнах».

Полное название этого «каменного» комплекса занимает на бумаге, как может показаться на первый взгляд, необоснованно много места. Но по-другому у меня не получилось, сколько бы я ни пытался это название сократить. Потому как сама форма памятника, задачи и глубинный смысл были весьма и весьма далеки от скромности и даже здравомыслия. 

В основу мемориала встала (именно встала, а не легла) каменная глыба, привезенная с родины Хаджи-Мурата, аула Хунзах, и весившая изначально около тридцати восьми тонн. Чтобы доставить этот монолит на край того самого поля, где родилась последняя повесть Толстого, пришлось вручную облегчить этот весомый «камушек» почти на сто центнеров.

Теперь камень, с нашей помощью вписавшись в среднерусский пейзаж, стал его по-кавказски гармоничной составляющей, с гостевой скромностью ничего общего не имеющей, и от России теперь навечно неотделимой. Но что-то оставляло в душе чувство русской недодуманности, азиатской невысказанности и кавказской незавершённости. Каменно-бронзовые воплощения гения, встречавшиеся мне в прошлой жизни повсеместно, стали казаться (за редким исключением) какими-то незаслуженно не наполненными жизнью поделками.

В 2018 году 190-летие Льва Толстого с разницей в один день совпало с 95-летием Расула Гамзатова. Директор Дагестанского музея изобразительных искусств Салихат Расуловна Гамзатова, с которой нас связывают многолетние дружеские отношения, пригласила меня на юбилей своего замечательного отца в Махачкалу. Событие это воспринималось мной не только как традиционный юбилей великого поэта, но и как особенная знаковая дата – два юбилейных числа Расула Гамзатова в сумме давали одно юбилейное число Льва Толстого (95+95=190). Могучая магия чисел.

Программа торжественных событий в столице Дагестана была очень насыщенной, невероятно искренне и мастерски исполненной. Любовь к земляку, искусство ее выражения в живых декорациях настоящей страны гор были выше всяких похвал. Окружение, в котором мне посчастливилось провести те чудесные дни (цвет Союза писателей России), многократно усиливало чистоту моего восприятия действительности и… стремление эту действительность еще более расширить и углубить.

Особенно близкие отношения у меня сложились с председателем Союза писателей Кабардино-Балкарии, неожиданно (даже как-то не по-кавказски), скромным, мягким и тактичным поэтом Муталипом Азноровичем Беппаевым – учеником народного поэта Кабардино-Балкарии Кайсына Шуваевича Кулиева.

Однажды вечером, сидя на скамейке в гостиничном парке на берегу радушного Каспия, Муталип Азнорович, стойко перенося запах моего табачного дыма, рассказывал о своем великолепном учителе и гордо делился новостью, что один из пиков Главного Кавказского хребта будет вскоре носить его имя.

– Это ведь как хорошо и правильно – пик имени Кайсына Кулиева. Высшая награда для человека – это гора его имени. Особенно для настоящего кавказца.

– Да я думаю, не только для кавказца. Для любого человека это настоящая награда. Даже для Льва Толстого это было бы очень даже достойно… Да просто здорово.

– А есть, интересно, где-нибудь пик Толстого?

– Не знаю, никогда не слышал. Вряд ли… Если бы он был в мире, то, скорее всего, на Кавказе. Я бы точно знал. А вообще, как было бы… Я даже не знаю, как сказать… Было бы просто сказочно!.. Пик Льва Толстого! Почему нет?.. Давно пора. Даже как-то странно, что до сих пор его нет…

– Да, хорошо бы назвать…

– Да, просто крайне необходимо это сделать. Давайте у вас в Кабардино-Балкарии?

– Я такие вопросы не решаю… Попробовать можно. Нужно поговорить с людьми.

– Давайте и попробуем. Я напишу проект, и мы станем соавторами. Все по-честному. Подпишем у нашего директора, у Екатерины Толстой, и отправим вашему руководству Республики. Я думаю, и наши, и ваши в таком деле нас обязательно поддержат.

– Ну, давай попробуем… Напиши. Только меня, может быть, не стоит в соавторы? Скажут ещё, что я в Кабардино-Балкарии горы раздаю.

– Не скажут.

Вернувшись в Ясную Поляну, я уже без фанатизма, с долей здорового пессимизма и огромным стремлением к цели принялся за достойное времени и сил благое дело. Через несколько недель проект «Пик Льва Толстого на Главном Кавказском хребте» был написан, подан, прочитан, утвержден директором музея-усадьбы «Ясная Поляна» Екатериной Александровной Толстой и отправлен в адрес Правительства Кабардино-Балкарской Республики.

Колесо судьбы начало свое неохотное, требующее усилий и терпения, недоверчивое движение.

Вскоре позвонили из юридической службы Правительства КБР: срочно нужна заверенная архивная биография Льва Николаевича Толстого. Собрали. Отправили.

Через пару дней понадобился еще один документ: заверенный список наград, почетных званий и заслуг Льва Николаевича Толстого.

Было как-то непривычно готовить официально заверенную биографию великого классика мировой литературы и философии и список его отмеченных наградами заслуг. Но канцелярские порядки, видимо, незыблемы и обязательны для всех: и для В. И. Ленина, и для К. Ш. Кулиева, и для Л. Н. Толстого.

Через своего скромного до застенчивости соавтора, Муталипа Азноровича, я познакомился с одним из представителей Федерации альпинизма КБР, и мы начали подбор наиболее достойной для Л. Н. Толстого вершины.

Сотрудники отдела юридического обеспечения Правительства Кабардино-Балкарии очень оперативно и добросовестно готовили документальную базу проекта, а я готовился к поездке в Нальчик.

Из дневников Льва Толстого и работ известного толстоведа А. И. Опульского удалось определить места в современной Кабардино-Балкарии, которые писатель посетил во время своей военной службы на Кавказе. Колесо судьбы, то ли смирившись, то ли пойдя на поводу у наших благих намерений, потихоньку набирало обороты. И вот уже я лечу в командировку в Нальчик.

Соавтор по проекту заранее заказал мне гостиничный номер и любезно встретил в аэропорту. Угостив особенно традиционными блюдами кабардинской и балкарской кухни, Муталип Азнорович назначил мне встречу на следующий после прилета день.

Как же мне понравился Нальчик! На утренней пробежке по этому глубоко многонациональному, современному кавказскому городу, я органически ощущал его близость своему внутреннему «я». Широкие улицы, сочная зелень, горный воздух, открытое небо и внимательные приветливые люди – о чем еще может мечтать гость?

Я с удовольствием выступал на собрании у памятника Пушкину в день его рождения, познакомился с замечательными женой и дочерью Муталипа Азноровича, ездил к его гостеприимным родственникам и с радостью принял приглашение на открытие Съезда молодых писателей Кавказа.

События поочередно сменяли друг друга, но запоминались своими особенными чертами.

День рождения Кайсына Кулиева порадовал и поразил знакомством с его вовсе «незвездными» родственниками – добрыми, заботливыми людьми, и его же скромным, почти спартанским, жилищем. Боже мой, ну почему я раньше так мало интересовался этим великим поэтом!

Судьба расщедрилась и сделала мне удивительный подарок: она послала мне удачу познакомиться и долго говорить с Элизат Кулиевой. Я смотрел на нее, что-то говорил, и наконец-то начинал понимать, перед какой красотой годы теряют свое всевластие… Элизат Эльбаевна одарила меня своей книгой воспоминаний «Былое как сегодня».

Но, видимо, чтобы праздник не продолжался слишком долго, превращаясь в привычные будни, та же мудрая судьба решила меня приземлить без подстраховки.

На открытии Съезда молодых писателей Кавказа (бывших, на самом деле, в большинстве своем молодыми писательницами), я рассказывал о проекте присвоения имени Толстого одной из горных вершин в Кабардино-Балкарии. Говорил о том, что Лев Толстой неоднократно бывал в этих краях и что писал об этом в своих дневниках и письмах. Желал молодежи творческих успехов и побольше настоящей правды жизни.

После меня выступал известный в республике человек, издатель, краевед и… Я поначалу не поверил своим ушам. Он начал свое выступление с того, что совершенно бездоказательно заявил: «Выступавший передо мной сотрудник музея-усадьбы Толстого «Ясная Поляна» сказал неправду – Лев Толстой никогда на территории Кабардино-Балкарии не был». Я просто задохнулся от возмущения: «Да как не был, когда был!..». Но краевед был непреклонен – не был, и все тут. Остальное – мои домыслы и фантазии.

Молодые писатели молча внимали местному краеведческому авторитету…

Взяв себя в руки, после открытия съезда я подошел к этому человеку и попросил объяснений его вероломству. Я ничего не знал о нем и никак не мог понять природы того, что им могло двигать. На мое возмущение он спокойно посоветовал, чтобы я лично ему доказал факт пребывания Толстого в их краях, и тогда он готов будет извиниться. Да ё-Мазай… Его извинения мне были нужны, как зайцу стоп-сигнал, ведь в глазах молодых писателей я уже был представлен, как несостоятельный музейный работник и нечестный человек. Очень хотелось простого, внятного и убедительного мужского языка жестов, но…

А как же репутация толстовского музея (моя и так уже невинно пострадала)? Растоптать ее на глазах «изумленной публики» я просто не мог. Но и по-толстовски понять и простить этого «доброго человека» я тоже был тогда, да и сегодня, не совсем готов. Да совершенно не готов. Я, признаться, и сейчас еще ни на шаг не приблизился к этому идеалу христианства и продолжаю желать сатисфакции. Видимо, как толстовец, я действительно еще до сих пор несостоятелен, а судьба – очень строгий экзаменатор и ревизор наших духовных убеждений и заблуждений.

Наконец-то человек, вызвавшийся представлять альпинистов КБР, подготовил выезд в горы и назначил его точный день и час. Приготовления к горным разведкам напрочь вытеснили недобрые воспоминания о самом выдающемся из известных мне на тот момент краеведов и издателей республики.

Мы выехали рано утром на невероятно модернизированном для вероятных горных условий УАЗике. Путь наш лежал через красивейшие места Кабардино-Балкарии в сторону урочища Сукан-су. Мы двигались к цели: то комфортно по добротному гладкому шоссе, то инстинктивно бессмысленно подаваясь телами вперед, чтобы помочь автомобилю взбираться вверх по крутому серпантину. То, перевалив гребень, добросовестно упирались ногами в пол, «тормозя» на скоростном слаломном спуске, все время надеясь только на искусство водителя Хызыра Ульбашева и на надежность его автомобиля.

Признаться, я даже и предположить не мог, что груды собранных водою камней величиной со стену средневекового замка, которую и пешком-то нелегко преодолеть, можно перевалить на автомобиле. Однако требования к возможностям такого автомобиля кажутся просто невероятными для рукотворных железных повозок даже рубежа XX-XXI веков. А мастерство человека, управляющего подобным «чудо-мобилем»?.. Как много в горах кажется изначально непостижимым до недостижимости, и как оно неожиданно послушно и на редкость быстро достигается с вмешательством и помощью настоящего человека гор.

Каменные завалы, загоны, пасущиеся стада и сообщества возмущенно рычащих овчарок возле некапитальных человеческих жилищ монотонной чередой сменяли друг друга. И вот…

 – Все, дальше я проехать не смогу. Дальше придется пешком. Перекусим – и в дорогу…

Перед выходом мы перекусили тем, что обильно послал нам в этот раз Милостивый и Милосердный. Вчетвером мы шли по сплошному полю разнокалиберных каменных «голышей» навстречу двум горным вершинам, правой из которых был пик Тараса Шевченко, покоренный днепропетровскими альпинистами еще в довоенные времена и практически ежегодно посещаемый украинскими спортсменами. 

Машина и ее виртуозный пилот оставались позади, на уютном травяном фоне, удаляясь от нас на неизвестное время и очень примерное расстояние.

Скоро я от души смог оценить всю прелесть плотно зашнурованных армейских ботинок с высокими берцами: сотни раз они предохранили мои непривычные к каменным россыпям ноги от неминуемого, казалось бы, вывиха.

Первые пятьсот метров подъема дались мне нелегко: сердце порывисто заколотилось и начало противно щемить. Да, высота для него непривычная, но ведь мы с ним почти каждый день бегаем пятерочку километров по неравномерному, пересеченному ландшафту… Неужели придется отказаться от подъема и вернуться к машине? Эх, как неприятно и стыдно…

Сердце, мудро оценив всю перспективу развития дальнейших событий и наших с ним отношений, вдруг как-то плавно и незаметно перестало щемить и выровняло частоту сокращений. У, молодца!.. Никогда не знаешь, как и кому угодить.

Постепенно я приноравливался к темпу и ширине шагов идущего рядом проводника-егеря, бывшего подполковника милиции Альби Апахаева и практически перестал пялиться себе под ноги, а они начали учиться самостоятельно реагировать на неровности пути. Ага, вспомнились старому морпеху каменные тропы Кольских сопок!

Хороший напарник – это уже пятьдесят, а то и все семьдесят процентов успеха. Альби был напарником опытным и внимательным ко мне, «музейному чайнику».

Альпинист из Нальчика и приглашённый для съёмок оператор давно и безнадежно отстали. Подождав их на развилке троп, мы пошли дальше вверх.

Опустившийся туман густел, а камни под ногами становились мокрыми и скользкими. Если мы не идем на восхождение, то куда тогда мы идем? Наверное, туда, куда сможем дойти. Спрашивать неловко, да и в ходьбу я уже втянулся. А обратно?.. Ведь еще нужно будет дойти обратно до машины.

Как там в бессмертном кинофильме «Кин-дза-дза»? «…Скрипач, что тебе еще надо?.. Выбрал направление и иди… Солнце на севере, значит, Ашхабад – там…»

Пошел холодный, постепенно усиливающийся дождь. Ноги начинали уставать и уже слегка побаливали. И почему-то вдруг стало весело… Наверное, я случайный сумасошедший толстовец в горах Кавказа. Забавно…

До лежащего сугробом, уходящего вверх, в туман, снега было уже рукой подать. Альби подобрал на тропе птичье перо…

– Это орел. На такой высоте больше никто не летает. На, возьми на память.

– Спасибо, Альби. Никогда не держал в руках орлиного пера.

На уровне снега мы сели передохнуть на мокрые камни. Холодный дождь усиливался, и уже не верилось собственной памяти, что где-то внизу солнечно и жарко. Надо же, горы…

– Как высоко ты, Геннадий, хотел бы подняться? Что ты хотел бы там увидеть?

– Наверное, я уже все на сегодня увидел. Туман, дождь, снег, камни… Главное, что мы дошли до рубежа снега (Почему? Зачем?).

– Идем дальше или возвращаемся?

– Я думаю, стоит вернуться. Да… Вы говорили, что ходили здесь с украинскими альпинистами. Как они? Кто они вообще, те парни покорившие эту вершину и давшие ей имя Шевченко? Мне интересно, какие они люди?

– Геннадий… Плохие люди в горы не ходят.

У меня в голове и в душе возникла дилемма. Верить или не верить Альби про людей, ходящих в горы? Верить очень хотелось, но опыт противился. Ладно, из искреннего уважения к своему наставнику приму на веру. Хотя бы до того случая, когда меня смогут убедить в обратном.

Мы поднялись и повернули свои носы вспять. Начался бесконечно далекий, но с четко определенной целью, путь назад. К траве, машине, еде и дороге в Нальчик. Колесо судьбы продолжало свое неспешное ровное движение.

Четыре-пять часов спустя, прощаясь у дома Альби, я, пожимая его руку, вдруг услышал: «В любое время, когда захочешь, один или с друзьями… Мой дом всегда для тебя открыт». Я не ожидал этих слов, но понял: это одни из самых лучших слов, слышанных мною за непростую и уже далеко не короткую жизнь.

Дальше были красивые бездонные, но давно обжитые и «сервированные по-банкетному» для небедных туристов озера. Был город Нальчик и интервью на республиканском телевидении, где я пытался отстирать подло испачканную (непонятно, зачем) на Съезде молодых писателей Кавказа свою и Ясной Поляны репутацию. Было трогательное и радушное гостеприимство семьи поэта Муталипа Азноровича Беппаева, прощанье с Кабардино-Балкарией и путь домой. Пик для Льва Толстого был выбран.  он был рядом с пиком народного художника и поэта Украины, казахстанского ссыльного, знаменитого Кобзаря Тараса Шевченко.

 Пик, предназначенный для Толстого, был, по словам Мухтара Боттаева, на двести-триста метров выше пика Шевченко, и это казалось мне очень логичным и очень правильным. Как ни крути, а Толстой в России должен был, на мой предвзятый взгляд, чуть выше всех.

Через несколько дней после моего возвращения домой позвонил кабардино-балкарский альпинист, ездивший с нами в горы и сообщил, что… он немного ошибся, и вершина, выбранная нами для Льва Толстого, метров на двести ниже вершины Тараса Шевченко. И вообще, не должен он помнить все вершины!..

 Да, вот это номер!.. Я не знал, что думать и что с этим делать. И еще меньше я знал, что говорить директору музея Екатерине Толстой. Не может пик Льва Толстого быть ниже пика Тараса Шевченко, особенно если вершины находятся рядом – что называется, «на одном глазу».

Постепенно мое негодование уступило место простому пониманию: мы в этом мире событий не причины и даже не следствия. Мы живой инструмент, исполняющий волю Пославшего. Значит, не судьба. А как красиво все было… Люди и горы, горы и люди. Но людей-то у меня никто и не отнимал, и колесо судьбы пока еще никто не останавливал. Да и как ты его остановишь?..

Деньги на командировку потрачены, а инициатива, как говорят в войсках, наказуема исполнением инициативы. Значит, придется просить отпуск за свой счет и – в Южный Дагестан, край самых высоких гор этой горной страны.  Когда-то дагестанский герой последней повести Льва Толстого Хаджи-Мурат привел меня в Ясную Поляну. Наверное, с тех самых пор я обречен на Дагестан, а он обречен на меня. Поиск пика, достойного имени великого яснополянского старца, я (уже и снова) продолжал в этой удивительной стране гор.

А почему только пика? Может быть, правильнее искать уже горный массив? Ведь сказал же Ибрай Алтынсарин, что имя Льва Толстого не померкнет, даже если померкнет… Может быть, соседний со священным Шалбуздагом массив – Восточный Шалбуздаг?

Председатель Федерации альпинизма Дагестана, знаток гор, человек слова и дела, Петр Леонов на нашем «полевом» совете в его альпинистском приюте у подножья селения Куруш с решительностью альпиниста-практика вслух высказал эту тайно блуждавшую во мне мысль. Четыре башни, каждая из которых выше четырех тысяч, круглогодичные восхождения, близость «намоленных» маршрутов – мечта строителя поднебесных воздушных замков. Может быть?.. Может. Если колесо судьбы повернет в нужную сторону.

С Восточным Шалбуздагом «не срослось». В Правительстве Дагестана посчитали, что соседство пика Толстого со священной горой нежелательно. Предложили вариант с безымянным пиком на Саладаге.

Ну что, брать, что дают?.. Но ведь есть ещё башни Рагдана, не кончились же горы в стране гор… Вот если бы… Но достоверный хадис гласит: «Со слов «если бы, то тогда» начинается территория дьявола». Буду искать то, чем наделяет каждого Всевышний – своей судьбы.

Началась многолетняя переписка с умными, понимающими, но очень ответственными людьми – Магомедрасулом Биярслановым и Сабиной Гаджиевой из Аппарата Народного Собрания Республики Дагестан, и девушками из Канцелярии Правительства Дагестана, одна из которых носит красивое имя Влада.

Высота Толстого – это, как оказалось, иная высота, а метры – это только мера гордыни. Следующая подходящая вершина уже носила имя, занесённое в Госреестр, и от неё пришлось отказаться.

Мой, теперь уже старинный друг и соратник, руководитель Тульского Центра культур народов Дагестана Ризван Максимов, родившийся и выросший в селении Борч Рутульского района, как-то посетовал, я думаю, даже с лёгкой обидой, на то, что я обхожу вниманием его родные места и пригласил поехать полюбоваться на их красоты.

 Так я познакомился с народом, на языке которого сегодня говорят только два селения в России – переселённое на отгонные пастбища селение Борч и оставшийся в горах Хнов.

Селение Борч ко времени нашей поездки было уже примерно на три, а то и на четыре пятых смыто внезапно разбушевавшейся, а до этого бывшей на протяжении нескольких столетий ласковой и покладистой, рекой.

От Хнова, куда вполне комфортно можно добраться на маршрутке, до Борча, дорога к которому размыта, за исключением нескольких участков, километров примерно 12-14. Но что это за километры?! Видавшему виды, но содержащемуся в приличном состоянии армейскому ГАЗ-66 понадобилось больше четырёх часов на то, чтобы, заведясь в Хнове, заглушиться в Борче. Наша команда из семи человек периодически десантировалась и воссоздавала лопатами куски исчезнувшей дороги каждый раз, когда изменчивая ландшафтная обстановка заставляла машину снова и снова форсировать милую, но горную реку.

В селении Борч я увидел руины. На двух домах – бывшей школе и бывшем сельсовете – были крыши и двери, больше такой роскоши не было ни у одной постройки этого древнего селения.

Дядя (абай) моего приятеля Ризвана, Ариф Давудов, вместе со специально приехавшим из Дербента уроженцем Борча, молодым доктором исламской теологии Муратом-хазратом, отправились искать камни со старинными арабскими надписями. Остальные разбрелись по разным своим делам, а я посмотрел вокруг и, наверное, именно в этот раз по-настоящему, по-толстовски ощутил в себе: «Где я? Кто я? Зачем я здесь?».

Вечером за ужином я слушал рассказы абая-Арифа (а он оказался настоящим мастером рассказа) о прошлой очень живой, насыщенной и невероятно трудной жизни людей – хозяев этих развалин. Одни из них к этому времени спустились с гор, другие, наоборот, поднялись ещё выше в самые небеса, но ни тех, ни других в Борче больше не было.

Многое из того, о чём рассказывал абай-Ариф, напоминало старое чёрно-белое кино о временах ещё более старых, а потому ненастоящих. Как можно было бегать и носиться целой куче детей по комнате размером два на три метра? А как можно быть счастливым, идя под дождём и снегом через перевал только потому, что дядя разрешил спрятаться под брюхом лошади, на которой ехал сам? Потом ещё наслаждаться невиданной добротой и щедростью дяди, который позволил сесть на тёплую лошадь позади себя и побыть под буркой. И это когда тебе всего пять-шесть лет.

Просто «Тысяча и одна ночь»! Однако рядом шумит присмиревшая дикарка-речка, смывшая больше половины селения, а в окне замер край излома горы.

 Один из рассказов Арифа прояснил для меня очень многое…

…Это было ещё до войны. Наши борчинские парни часто брали в жёны девушек из Хнова.  А когда все мужчины были на зимних пастбищах, то в Борче оставались одни старики, дети, женщины и председатель сельсовета. Ему очень понравилась одна хновская, которая совсем недавно вышла замуж за нашего. Муж на пастбище, а председатель стал приставать к этой молодой. Она пошла жаловаться его матери, вы мол скажите своему сыну, чтобы он отстал от меня. Мать этого председателя говорит ему, а он её не слушает, ещё больше не даёт проходу. Уже совсем голову свою потерял. Тогда эта молодая говорит, что ладно, я согласная, приходи. Он к ней вечером пришёл в дом и только давай обнимать, а она ему в живот ударила ножницами, которыми овец стригут. Потом ещё. Он согнулся, а она его вытолкнула и дверь закрыла. Он пришёл домой, матери рассказал, лег и отвернулся к стене. Просит мать дать ему воды, а она ему говорит, чтобы он лёд со стенки лизал, что не даст воды. Умер он. Эту молодую арестовали и отправили в район в тюрьму. Суд её полностью оправдал, и она вернулась в Борч. Отец её мужа говорит сыну, чтобы отправил её насовсем в Хнов. Сын говорит отцу, что он её любит и гордится, что она так сделала. А отец говорит, что ничего знать не хочет, и им в Борче вражда не нужна. Слово отца – закон. Так и развёлся парень с женой, и она уехала к себе в Хнов.

 Я, признаться, был просто поражён этим рассказом. Такую жену нужно на руках носить и гордиться, она ведь спасла честь мужа и семьи, а её под развод и назад к родителям в Хнов. Моему внутреннему негодованию не хватало во мне места. Да как же так?! Как можно?..

Через несколько дней я вернулся домой в Тулу. Эта история меня не покидала и не отпускала. Постепенно она осталась и прижилась во мне беспокойным неразгаданным и неотступным спазмом, лечить который нечем и незачем, потому как он превратился в хронический, любимый многими пожившими людьми вирус, который хоть и доставляет беспокойство, но зато бережёт, охраняя душу от новых, невидимых, коварных врагов.

Эта возмутившая до дна души и лишившая меня покоя история и дала окончательное понимание того, где нужно искать гору имени Льва Толстого.

С помощью Ризвана Максимова, его родни, знакомых и незнакомых борчинцев и, в основном, егеря местного охотхозяйства Мехмана Халифатова, мы начали поиски горы в районе красивейшей сакральной реки Самур, в окрестностях двух древних селений, Борча и Хнова, которые говорят на родном только для них двоих диалекте, но, по странной прихоти судьбы и советской власти, относятся к разным муниципальным районам.

И благодаря Мехману, мы её нашли: высота 3737 восточнее знаменитого четырёхтысячного Деавгая. Решающим качеством горы, определившим выбор, стало то, что подняться на гору Льва Толстого может человек без специального альпинистского оборудования и с непродолжительной, но активной физической подготовкой.

Высота Толстого, на самом деле, как оказалось в реальности, измеряется совсем не в метрах и километрах. Гору было решено назвать Толстой-сув – гора Толстого. И во многом благодаря пониманию и заинтересованности главы Рутульского района Давуду Сулейманову и жителям района, в этот раз звёзды над нашей общей теперь горой сошлись.

Я хочу сказать всем тем, кто принимал хотя бы какое-то участие в поиске горы Толстого, большое, искреннее спасибо. Тем, кто помогал – за помощь, тем, кто мешал –  за науку, а тем, кто остаётся с нами до сих пор – за будущее этой самой горы Толстой-сув.

Впереди нас ждёт первое официальное восхождение на Гору Толстого. Восхождение с топографической картой в руках – картой, на которую нанесены почти незаметные, но очень значимые для Кавказа и всей России, точка и надпись «Толстой-сув».