Двенадцать оттенков правды

Ирина МЕЛЬХАНОВА
Фото: Елена КУЗНЕЦОВА

Народный артист России кинорежиссер, сценарист, продюсер, актер, телеведущий и блогер Никита Михалков привез в Тулу спектакль «12».

Полупрозрачный экран будет отделять актеров от зрителей на протяжении всего действа. Немного раздражает и в то же время заставляет вслушиваться в голоса тех, чью мимику скрадывает условная стена.

На сцене — 12 артистов, среди которых трое народных и один заслуженный. Не покидая сцены, не прибегая к экшену и не меняя декораций, они будут более трех часов удерживать зрительское внимание, разворачивая, виток за витком, психологическую драму.

Фабула знакома всем, кто видел одноименный кинофильм, на основе которого и родился спектакль, или зарубежную ленту середины прошлого века «12 разгневанных мужчин», переложением которой на российский менталитет стала михалковская история.

12 обычных граждан, выбранных, как это заведено, случайным образом, становятся присяжными заседателями на процессе по делу чеченского юноши, обвиняемого в убийстве приемного отца — русского офицера.

Разных возрастов, национальностей, рода занятий, достатка, жизненного «багажа» — совсем не похожие друг на друга присяжные объединены только одним: желанием поскорее завершить процедуру.

Не вникая и не принимая на себя ненужной ответственности, сбросить досадную «почетную обязанность», возложенную государством. И покинуть школьный спортзал, в котором они собрались, чтобы вынести вердикт. 

Несерьезность места, где решается судьба подростка — удачная «виньетка», чтобы подчеркнуть безразличие присяжных. У каждого из них свои дела, проблемы, планы. Доводы следствия убедительно свидетельствуют против подсудимого. Так почему бы дружно не поднять руки на слово: «Виновен»?  

И все бы сложилось ко всеобщему удовольствию, и даже к ужину можно было бы успеть… Если бы не единственная «белая ворона». Выскочка! С виду — тихушник, робкое блеклое существо, и вдруг — нате…

Видите ли, однажды кто-то в него поверил — единственный человек, и это изменило его жизнь. А теперь он решает чью-то судьбу, и даже не поверить просит — разобраться…

И вот уже на стороне обвиняемого двое. А впереди еще много личных историй, страстей, борьбы, отторжения и участия.

Тульский драмтеатр, принявший «12» на своих подмостках, в аннотации назвал спектакль размышлением «о том, что такое свобода, сострадание, способность помочь совершенно постороннему человеку, оказавшемуся в беде». Осталось добавить, пожалуй, что «12» — глубокий и болезненный разговор со зрителем о гражданской и личной ответственности. И безответственности. О сложном выборе каждого: быть или не быть причастным? Вечно актуальный вопрос.

Народный артист России Никита Михалков: Спиной чувствую тишину

 

— История на экране и на сцене — это абсолютно разные вещи.

Я совершенно искренне скажу: не вижу, чтобы мы что-то потеряли или что-то приобрели, создав сценическую версию «12» после кинематографической. Это другое совсем. Уже хотя бы потому, что театр — то живое общение, которого актер кино не получает.  

Практически весь первый акт я сижу спиной к зрительному залу. И, когда создается ощущение, что он пустой, такая тишина стоит — это очень странное чувство, но очень важное.

Любые аплодисменты могут быть инициированы. Кто-то хлопнул — другие присоединились. А тишину инициировать нельзя. Исключено. Кто-то конфетку станет разворачивать, кто-то в телефон полезет…

Поэтому та тишина, которая сопровождает «12», где бы мы ни играли — самое главное достижение спектакля.

Почему зрительный зал так принимает этот спектакль? Потому, что его настоящее достоинство заключается в том, что и человек, сидящий, условно говоря, в царской ложе, в директорской, и тот, кто сидит в третьем ярусе — каждый — что-то получает лично для себя, для своей жизни, своего опыта. Поэтому слоган тут: «Про всех и для каждого». И мы добились того, что это на самом деле так.

Самое главное было — достичь беспрерывной включенности каждого персонажа на сцене.

Спектакль длинный, тяжелый, но там нет ни одной минуты для кого-нибудь сделать передышку. Потому, что энергия каждого — это заряд для того, на ком в эту секунду должно быть сосредоточено внимание.  

И эта же энергия заставляет зрителя находиться внутри повествования неотрывно.

Когда мой хороший друг Сережа Шакуров — а он человек не комплементарный, жесткий, злой, бескомпромиссный — посмотрел этот спектакль… Столько мата подряд я не слышал давно. Причем, мата восторженного. Но главное, что он сказал: «Я был там все время». Когда это говорит человек с опытом и дарованием Шакурова, это стоит всех комплементов и театральных премий.

Сейчас театр — основное мое занятие. Надеюсь, к сентябрю мы закончим ремонт нашего театра, и начнем с «Рабы любви» и «Неоконченной пьесы для механического пианино».

Если говорить о кино, то сценарий, который я рассматривал, оказался — не к сожалению, а к счастью — неосуществимым. Довольно большое место там уделено объектам в Штатах, ну, а сейчас, как вы понимаете…

Я вообще под санкциями. Да и интереса так или иначе соприкасаться с тем миром у меня нет.

Что же до актерской работы, то есть всякие предложения, но они мне малоинтересны. Если я сам буду что-то снимать, почему бы нет?

Есть замысел, о котором не буду подробно рассказывать. Это достаточно сложная история. В каком-то смысле, коммерческое кино. Но мои картины, даже те, которые не претендовали на коммерческий успех, в той или иной степени получали его. А эта лента по замыслу и драма, и детектив, и психологический боевик.

Но, поскольку я сейчас занят в театре и «Бесогоне», не хватает времени на все. А торопиться и комкать негоже. Не к лицу.

Никита Михалков:

Я люблю Тулу. Дружен с губернатором региона, а сам город считаю местом притяжения. Тульская область — это Куликовская битва, рождение русского этноса. У вас замечательный, мощный, красивый город с прекрасным зрителем. Зовите нас с нашими спектаклями — будем приезжать к вам чаще.

Народный артист России Николай Бурляев: Это я — моль?!

 

— Года три назад мне неожиданно позвонил друг детства — Никита Михалков. К тому времени я очень давно не снимался в кино и не играл в театре, и даже голоса его не узнал. Спрашиваю, кто это?

«Конь в пальто! Коля, обалденная авантюра! Хочу, чтобы ты сыграл у меня в „12“.

А я ведь — первый в его жизни и режиссерской судьбе актер. Мы были однокурсниками в Щукинском училище, когда он мне предложил сыграть в его «самостоятельном отрывке» — есть в Щукинском такой формат. Я сыграл, ему поставили «отлично», и с этого все началось: он расправил плечи, почувствовал себя режиссером…

И вот в шестьдесят третьем, нет в шестьдесят пятом году он мне говорит: «Слушай, давай поставим „Двенадцать разгневанных мужчин“? Ты фильм видел?».

Нет, говорю.

«Да ты что?! Потрясающий фильм, там суд присяжных, 12 человек, один против голосует… И вот ты бы главную роль сыграл — того, который один против всех».

Мне понравилось, и мы это сделали. Постановка имела тогда очень большой резонанс в Москве…    

А дальше наши судьбы пошли отдельно. Он свое делал, я свое… И вдруг эта авантюра.

Когда репетиции? — спрашиваю.

«Вчера!»

Понимаешь, говорю, я бросил театр. И, ты знаешь, я не люблю репетиции — эту халтуру вполсилы.

«Зато я репетиции обожаю»…

И полгода мы репетировали — по 5-6 часов каждый день.

И я очень рад, что мы сейчас с ним опять вместе, что у меня есть возможность на завершающей фазе жизни побыть рядом с другом детства, посмотреть, кем он стал за эти годы. А стал он совершенно удивительным — и шутник, и очень глубоко думающий человек, и настоящий режиссер, лучший режиссер в стране — это точно.

Никита Сергеевич нам — всем одиннадцати, с самого начала сказал: «Вы все — солисты. Но при этом должны будете стать оркестром».

У нас в «12» нет дублеров, единственный состав. Это очень рискованно: один заболел, и все! Нет замены. Но он так подобрал артистов, что никому из нас замены быть и не может, а ему не существует замены в принципе. И моя роль стала такой: нет меня — нет спектакля.

Мы с Маковецким (играл ту же роль в фильме «12» — «ТИ») увидели этого персонажа абсолютно по-разному. Два разных образа.

Когда начинали репетировать, я не верил, что Никита Сергеевич добьется успеха с этим актерским составом. Что он с ними делает? Зачем? Это ж будет провал… Но похоже, у него и табуретка будет играть.

Обычно я сам строю себе роль. Я же режиссер и, когда читаю сценарий, уже знаю, что я буду делать и как. А тут он мне выстроил все…

Я, все-таки опытный актер, с огромной практикой, и обычно меня хвалят режиссеры, а этот что-то молчит и молчит. Я стараюсь, репетирую, придумал себе образ и вижу, что его явно это не устраивает, он видит другое. Один раз только сказал: «Ну это — туда, Коля». И все. А мне мало.

С самого начала, еще с того телефонного звонка он мне говорил о моем герое: «Коля, ты должен быть молью. Молью!» Я напрягся, как это: я — моль? Но как он был прав! И когда этот заикающийся, скромный, тихий человек вдруг на такую выводит эмоциональную амплитуду, что ломает все — только тогда начинается настоящее действо.

Я никогда такого не играл. А он все говорил мне: «Коля, траться, траться!» И вот однажды, когда я этот свой монолог произнес со сцены, он со своего режиссерского места в зале как закричит: «Коля, убил монолог!». Это, если культурными словами…

Я даже не знал, как реагировать. Я, все-таки, народный артист, и тут рядом — люди совсем молодые… Мне обидеться? Уйти?

Сдержался. И он мне показывал моя роль. Он за каждого мог роль проиграть. И добился чуда.

Премьера шла в Большом театре. В первых рядах — министры, знаменитости… Я играю этот монолог, а Никита Сергеевич сидит во главе стола спиной к залу. Завершаю, пробежал по нему глазами и вижу: он незаметно для зрителей мне два больших пальца вверх показывает…

То, что мы сейчас делаем — это большой риск, и для нас, и для Никиты Сергеевича. Ставить театральную версию после фильма, где играют одни звезды, невероятно сложно. И он сначала, видимо, думал, что будут сравнивать постановку с фильмом. Но нет, об этом вообще нет речи. Все, что происходит на сцене — новое и сделано гораздо точнее по акцентам, по смыслу. А сейчас это имеет огромный смысл.

Играли в разных городах, и, должен сказать, оттенки восприятия зрительного зала разные — на Дальнем Востоке, в Узбекистане, в Сибири, в Питере, в Москве и — в Туле. По тому, как принимает зал, на что реагирует, разница чувствуется. Где-то в Москве на отдельные реплики — хохот, аплодисменты, а где-то люди, молчат, задумываются. И чувствуется, что не прерывают потому, что не решаются тревожить. Это особенно ценно, и мы все это ощущаем — когда после блестящей сцены не аплодируют потому, что нас пощадили, побоялись нарушить тишину и прикованность к этому действу.