Даешь «Облако в штанах»? Как Маяковский выступал в Туле

Андрей ЖИЗЛОВ

95 лет назад в квартире Владимира Маяковского в Лубянском проезде Москвы раздался выстрел, оборвавший жизнь поэта. А за три с небольшим года до этого, прогуливаясь по зимней улице Коммунаров – нынче это проспект Ленина, туляки могли увидеть неброскую, пусть и двухметровую афишу. Глаз в ней цеплялся за главное, самое крупное слово – «МАЯКОВСКИЙ». 18 февраля 1927 года главный поэт Страны Советов единственный раз выступил в городе оружейников.

Чумалдин и поле

Впрочем, уж хотя бы проездом Маяковский бывал в Туле, судя по всему, еще раньше. По всей видимости, впервые через город он проехал в конце июля 1906 года, когда семья Маяковских после смерти его отца Владимира Константиновича переезжала из Кутаиси в Москву. А в 1914 году молодой поэт побывал по соседству – в Калуге, где 12 и 13 апреля выступал вместе с не самым известным товарищем по футуризму Константином Большаковым. Читали не только свои стихи, но и других поэтических соратников: Хлебникова, Бурлюка, Каменского, Крученых, Северянина, Шершеневича, Ивнева. Никакого ажиотажа выступление Маяковского и Большакова в Калуге не вызвало и обернулось бы крахом, если бы не антрепренер местного зимнего театра Чумалдин. Когда 13 апреля на выступление пришло всего-то человек двадцать и лекция Маяковского оказалась на грани срыва, он, страстно желавший послушать футуристов, попросил записать весь убыток на него.

А вот тульской публике свидания с Маяковским пришлось ждать еще 13 лет – своего Чумалдина у нас не нашлось. Выступление в Туле устроил в ту пору импресарио поэта Павел Лавут – «тихий еврей», как охарактеризовал его сам Маяковский. Именно он и телеграфировал из Харькова находившемуся в Москве Владимиру Владимировичу, что ему предстоит выступать в городе оружейников. Правда, телеграфисты напортачили, и в результате Маяковский получил такое сообщение: «Восемнадцатого поле, 10/20 Курске, 22 Харькове». Эта ошибка поэта повеселила:

– Не из сумасшедшего ли дома вы давали телеграмму? Зимой – в поле? Бред! – сказал он вернувшемуся в столицу Лавуту.

Оказалось, что вместо «поле» должно было значиться «Туле», а вместо «10/20» – «19/20».

Знают и не понимают

Итак, 18 февраля Маяковский должен был выступать в Туле. В южную поездку он пригласил своего друга по футуризму, поэзии и карточным играм Николая Асеева. Чаще Маяковский гастролировал один – так должно было быть и на этот раз: даже на афишах в Туле и Курске Асеев не значился. Почему же тогда он решил взять друга с собой? Видимо, потому, что в маршруте значился Курск, Асеев же – уроженец тех мест, родился во Льгове.

Путь из Москвы в Тулу Маяковский и Асеев проводят за поэтическими разговорами и картами – режутся в «тысячу», весьма популярную тогда и почти забытую ныне игру.

«– Кто кого? – спрашиваю.

– Ясно, Асеев. Мне ли с ним тягаться! – отвечает Маяковский. – Я стесняюсь брать с него фору, вам же он свободно даст сто очков.

У Асеева идеальная память. У Маяковского тоже, но он малость рассеян в игре», – вспоминает Лавут.

В Туле Маяковский и Асеев взяли общий номер.

Гастролей Маяковского здесь ждали, но с эдаким испытующим хитрым прищуром. «Маяковский едет в Тулу. Это хорошо. Владимиру Владимировичу (так зовут Маяковского) давно бы нужно это сделать. Главное, его в Туле, как и везде, знают. Да, да, знают, и обиднее всего – не понимают. Не понимает его тульская интеллигенция (я, конечно, не говорю об исключениях), не понимает его и рабочий класс города Тулы…» – писал в одной из тульских газет некий Медведев.

С пониманием у Маяковского всегда было туго. Сначала его громили как футуриста – но это в силу молодости и запальчивости было лишь поводом ввязаться в бой и плюнуть в лицо не понимающей публике. Затем Маяковского щипали конкуренты сомнительного таланта – но и с ними поэт расправлялся легко. А в 20-е годы – чем дальше, тем сильнее – он страдал от непонимания государственного. Маяковский со своим талантом не помещался в прокрустово ложе партийных установок, пролетарской литературы и вообще жизненных рамок. Были, конечно, читатели, которые обожали Маяковского – и немало. Но звучавшая на множестве встреч фраза «Ваши стихи непонятны массам» подтачивала его. В стенограмме его последнего выступления она звучит и вовсе трагически.

Засланный репортер

Наверняка Маяковский перед выступлением купил тульских газет – потому в день выступления был настроен по-боевому. Появившись на сцене Дома Советов (нынче это, как и до Октябрьской революции, здание Дворянского собрания) безо всякого конферанса, поэт ринулся в атаку.

– Не успел я приехать в Тулу, не успел выпить чаю с плюшкой, как мне уже сообщили, что буржуазия моих стихов не читает потому, что меня ненавидит, а рабочие не читают моих стихов потому, что не понимают, – метнул он в зал претензию.

В аудитории захихикали.

– Но все же попробуем. Может быть, что и выйдет. Читаю «Океан!»

О том, как читал Маяковский, сказано немало. Сложные на первый взгляд стихи, изломанные прихотливой лесенкой, в его исполнении становились понятными. К счастью, время сохранило несколько записей чтения Маяковского – и сейчас мы можем почувствовать то, что чувствовали его современники. А первое прочитанное в Туле стихотворение – это «Атлантический океан». Его Маяковский написал в 1925-м, отправляясь на Кубу, в Мексику и Штаты. Туляки, вспоминает Лавут, слушали в полной тишине, и едва чтение кончилось, ответили громом аплодисментов. Маяковский решил закрепить успех.

«– Это стихотворение было впервые напечатано в «Известиях». Как вы считаете, товарищи, нужно такие стихи печатать в газетах?

– Нужно! – раздалось в зале.

– Так! Кто против?

Поднялась одна рука.

– Кто это там голосует? – спросил Маяковский. – Встаньте!

Человек встал.

– Почему вы против?

– Не люблю ваших стихов.

Маяковский обратился к аудитории:

– Товарищи, боюсь, что этот гражданин – газетный работник. Он может завтра ввести в заблуждение весь город, пользуясь своим положением.

– Не введет! – загудели голоса», – писал Лавут.

И ведь прав оказался поэт – гражданин, непонятно зачем пришедший на выступление, оказался журналистом!

Маяковский читал еще «Шесть монахинь», «Сергею Есенину», другие стихотворения, чередуя выступления с Асеевым.

– Со мной приехал талантливый поэт Асеев. Своими стихами он доставит вам немало удовольствия. Для вас – несомненный выигрыш, – пообещал Владимир Владимирович.

Асеев, хоть и не имел такого мощного голоса, как Маяковский, брал свое инструментовкой стиха – и действительно, едва ли кто-то из публики остался внакладе. Найдите сборник этого полузабытого нынче поэта и прочитайте хотя бы то, с чем он выступал в Туле: «Синих гусар», «Оранжевый свет», «Через головы критиков», «Колокола», «Обрез», «26» – в этих стихах музыки не меньше, чем слов.

Ну что, дружок?

Пока один поэт выступал, второй разбирал записки – а их хватало, и были они весьма пестрые по содержанию. Один требовал: «Даешь  «Облако в штанах»?» Второй интересовался, действительно ли Маяковский всю ночь не мог глаз сомкнуть, читая «Евгения Онегина». Третий приводил в пример Маяковскому Басю Бисевич – мол, она читает его стихи лучше его самого. «Ну как, дружок, Тула-то какое произвела на тебя впечатление и не напишешь ли что-либо о Туле?» – спрашивал четвертый. Мы не знаем, что ответил на этот вопрос Маяковский, но, увы, Тула значимого места в его творчестве не заняла: лишь пара упоминаний. Например, в стихотворении 1928 года «Марш – оборона», в котором собраны призывы к оружейникам всех мастей и звучит явное ощущение грядущей войны как совершенно неизбежной – правда, в качестве врагов названы не набиравший силу Гитлер, а призраки Первой мировой – Антанта и Пилсудский. И в этой будущей борьбе с врагами должны были помочь, по мнению Маяковского, и тульские оружейники: «Ветром надуло // фабричную гарь. // Орудует Тула – // советский пушкарь». Через 13 лет у станка станет вся Тула и будет оборонять не только свой город, не только Москву – но и всю страну.

А тогда, в феврале 1927-го, рабочая Тула оказалась поэтическим городом – в сравнении с более патриархальным и, казалось, более интеллигентским Курском. В первый день там еще худо-бедно собралась аудитория, а на втором выступлении заполнилась едва четверть зала – несмотря на то, что вход сделали свободным.